– Я уловила какое-то движение. Что-то странное, – послышался голос Алтанцэцэг у Ха в ухе. – С вами все нормально?
«Да», – щелкнула Ха в ответ.
Она зависла над сложенным ею символом, глядя, как призрак барракуды – тень, состоящая из чернил, обманка для взгляда хищника – разъезжается и растворяется, становясь бесформенной.
Она ощутила прилив страха.
А потом новая мысль, истинность которой она сразу поняла: «Они уже везде, а мы их не видим».
Ха слышала только гул своей крови, шум участившегося дыхания.
Страх.
Обманка, которую оставил осьминог, уже полностью расплылась, превращаясь в тянущиеся ленты слизи.
– У вас точно все в порядке? Я регистрирую резкий скачок дыхания и пульса.
Щелчок: «Да».
– Думаю, вам следует всплыть. Мне эти показания не нравятся.
Щелчок: «Да».
При препарировании мозг одного человека похож на мозг другого. Региональные коннектомы, определяемые генетикой, у нормальных людей очень мало различаются и соединяют области мозга и виды нейронов сходным образом.
Однако присмотревшись внимательнее, мы обнаруживаем карту личности человека. В переплетении тропинок и переулков нейронных коннектом мозга содержатся все следы прошлого: воспоминания, записанные в извилинах.
– ЗНАЕТЕ, ПОЧЕМУ ВЫ ЗДЕСЬ?
Рустем осмотрелся. Помещение было совершенно не похоже на отделение полиции. Освещение было тусклым, атмосфера – приглушенной. Уличный свет слабо проникал через арочные матовые окна высоко под потолком. Кое-где в пятнах света стояли деревянные столы. За терминалами работали люди, которые, судя по их одежде, принадлежали к самым различным социальным слоям: он ни разу не видел подобного сборища в одном месте. В их числе оказался бородатый мужчина в запятнанном желтом непромокаемом комбинезоне, пялящийся на экран за дальним столом. Напротив него стояла молодая женщина, возможно студентка, просматривая кипу книг, напечатанных, похоже, задолго до ее рождения. Лысый седой человек в форме уборщика и с именной нашлепкой дремал за соседним столом. Две пожилые женщины в безупречных деловых костюмах были заняты игрой в
Но это все же должно было быть отделением полиции. За одной из многочисленных дверей находилась камера, в которой держали Рустема: узкая, безоконная, шлакобетонная, покрашенная голубой краской. Там стояла металлическая спальная полка с тощим матрасом, на которой Рустем лежал несколько часов: в голове у него стоял туман, он то проваливался в неспокойный сон, то просто глазел на стену или овальный светильник на высоком потолке. Цивилизованная камера – чистая, теплая, с питьевым фонтанчиком, которым он воспользовался, и туалетом – но все равно камера.
А потом этот человек пришел, открыл дверь и провел его по короткому коридору в это помещение.
Мужчина не надел на Рустема наручники. Он нисколько не боялся, что Рустем станет буянить или попытается сбежать. Он просто встал в дверях и сказал: «Идем». Коренастый мужчина пятидесяти с лишним лет, в вельветовой куртке, с сединой на висках, держащий одну руку в кармане – словно папаша, пришедший будить чадо в школу.
Он сел напротив Рустема. Медная лампа над столом освещала тяжелые руки, обхватившие парящий стакан с чаем.
– Знаете, почему вы здесь?
– Напился, – сказал Рустем. – Помню, что выпил несколько кружек пива в баре «Пера Палас», а потом решил пройтись. Видимо, в итоге оказался… ну, когда меня забрали, я был где-то на Золотом Роге, как я помню. В парке. Бросал камешки в воду.
Он улыбнулся воспоминанию о собственном идиотизме. «Бросал камешки» не особо точно описывает его занятие. Он выламывал из небольшого волнолома камни размером с арбуз, шел с ними до конца прогнившего причала и бросал в воду залива, провожая каждый камень громкими непристойностями.