Гора в море

Ха поправила несколько бутылок. Знак продержится самое большее несколько дней, а потом его занесет песком. Теперь она начала заполнять его множеством оттенков зеленого и синего, целыми и чистыми бутылками. Это был не просто символ, а подношение. Ха выкладывала внутри цветные узоры, заранее придуманные сочетания, тщательно выбирая и укладывая каждую бутылку. Наполненные солнцем бутылки светились. Преходящий образец – как Ха хотелось бы надеяться – красоты и открытой заботы. «Это вам. Это дар, который сначала нужно прочитать, а потом использовать для украшения домов вашего города. Прочтите, а потом заберите и используйте его материалы. Сохраните их».

Серебристая стайка рыб вернулась и трепеща зависла на краю ее поля зрения. Другие рыбки, более сложной расцветки, чем стекло на океанском дне, приплывали и уносились прочь, привлеченные чем-то новым в их среде обитания.

Ха не спешила: она действовала аккуратно. Не эта. Вон та. Эту сюда, а потом – более темную зеленую. «Услышьте меня». Не эту голубую в последовательности цветов рядом с изгибом, а более темную. «Увидьте тщание. Намеренность». Не эту бутылку: на горлышке острый скол, которого она сначала не заметила. Обратно в мешок.

«Поймите, что это».

Под водой выброшенные бутылки превращались в нечто прекрасное: изгибы и углы – вместилище не только материи, но и света. Стекло, аккуратно разложенное на фоне другого силиката – песка. Песок – это такое же вещество, но несформированное: субстрат, благодаря которому стекло стало возможным после того, как его потенциал узнали и использовали. Стекло – это нечто, что строит разум, строит общество, создает из простого песка. Стекло, как и сам разум, это нечто возникающее из простых субстанций, формирующее нечто поразительно красивое, изящное и разнообразное.

Интересно, увидит ли символ Ха Певец?

Когда знак был закончен, Ха сделала над ним круг. Ничего поправлять не нужно было. Он получился максимально ясным, впитывая в себя солнечный свет.

«Может, я и не знаю слово, которое произношу, но не это слово служит сообщением. Сообщение таково: «Мы вас слышим. Мы вас читаем». Сообщение – это контакт».

Чутье подсказывало Ха, что именно такое сообщение и заключалось в том символе: что это сообщество, связь, контакт: две фигуры «сада осьминога» составляют круг, пространство, защищенное от враждебного мира, внутри которого находится сообщество. Иначе просто быть не может. И он находился внизу, на песке – многоцветный и ясный, словно витражное окно в море:

Краем глаза она заметила движение: барракуда повисла в масляно-неподвижной воде, чуть шевеля плавниками, – метрах в десяти от нее, с металлически поблескивающей на льющемся в воду солнечном свете полосатой чешуей. Ха предположила, что рыба следит за быстрой стайкой рыбешек, кружащей по заливу.

Ха повидала столько барракуд, что нисколько не встревожилась. Спустя многие годы погружений она почти не обращала не них внимания, просто мимолетом регистрировала: «Вон там барракуда». Целью их молниеносных нападений редко становились люди, а если и становились, то просто по ошибке: барракуда принимала блик от ножа за серебристую чешую добычи или голодная барракуда пыталась украсть обед у человека с острогой и вместо этого отхватывала от него кусок.

Эта рыба оказалась крупной. Взрослая, метра полтора длиной. Когда она появилась? Кажется, когда Ха не закончила и половины работы: медленно поднялась выше и зависла, наблюдая. Да – в какой-то момент после того, как Ха выложила контур и начала заполнять рисунок.

Закончив дело, Ха повернула голову в сторону длинной стройной хищницы, наконец-то сосредоточив все внимание на ней. Ими всегда стоило полюбоваться: одна из самых обтекаемых морских рыб, заточенных на охоту: скорость и зубы.

Это была не барракуда.

Иридофоры воссоздают хромированный блеск барракуды, безупречно имитируют полосатое тело и легкие движения длинного спинного плавника, иллюзию рыбы, почти неподвижно висящей в воде. Безукоризненное повторение выступающих челюстей барракуды, круглый белок глаза, который на самом деле вовсе не глаз: Ха никогда раньше не видела подобной мимикрии.

Настоящий глаз осьминога, полуоткрытый, включенный в одну из полосок тела барракуды, смотрел на нее. И в это мгновение он увидел, что она увидела его.

На секунду, не больше, у Ха с осьминогом сохранился зрительный контакт. Ха чуть приподняла руку с раскрытой ладонью. Она почувствовала, что сгибается, стараясь казаться неопасной.

Форма барракуды рассыпалась: всего за три-четыре секунды она стала электрическим скатом, акулой, угрем, лежащей на песке камбалой, а потом снова барракудой в пятидесяти метрах… и исчезла.