Гораций

Тринадцатого января 27 года до н. э. Октавиан выступил перед сенатом с небольшой речью, в которой заявил, что слагает с себя все полномочия и возвращает власть сенату и народу. Однако сенаторы, отчасти из-за страха, отчасти понимая, что слова принцепса неискренни, уговорили его не слагать с себя власть полностью — слишком много людей было заинтересовано в том, чтобы он оставался во главе государства. В итоге Октавиан приобрел полномочия проконсула на десять лет, сохранил власть над армией, контроль над важнейшими провинциями, а также право выставлять свою кандидатуру на консульских выборах[283]. 16 января сенат преподнес Октавиану имя «Август» («Величественный»), венок за спасение государства и золотой щит. Начался долгий период его единоличного правления, получивший впоследствии название «принципат Августа» (27 до н. э. — 14 н. э.).

Глава пятая. Гай Цильний Меценат

Вернемся на десятилетие назад. Вступив в 40 году до н. э. в коллегию квесторских писцов, Гораций одновременно занялся поэзией, однако зарабатывать на жизнь литературным творчеством в то время было очень сложно. Желая опубликовать свое произведение, римский писатель обычно обращался к издателю-книготорговцу. Если издателя заинтересовывало произведение, он покупал у автора за небольшую сумму его рукопись (папирусный свиток) и поручал рабам-переписчикам сделать с нее несколько копий, которые выставлял на продажу в своей книжной лавке.

Книжная торговля в Риме процветала. Одним из первых и самых знаменитых римских издателей-книготорговцев был Тит Помпоний Аттик, лучший друг Цицерона. Он содержал большой штат рабов-переписчиков, оперативно выполнявших необходимое количество копий того или иного произведения[284]. Известностью пользовались также книготорговцы братья Сосии, которые держали собственную лавку на форуме и в дальнейшем стали издателями произведений Горация. В одном из стихотворений он с большим юмором описывает будущую судьбу своей книжки, готовящейся к продаже в лавке Сосиев:

Кажется, книжка, уже ты глядишь на форум, на лавки,
Хочешь стоять на виду, приглажена Сосиев пемзой.
Ты ненавидишь замки и печати, приятные скромным;
Стонешь ты в тесном кругу и места многолюдные хвалишь,
Вскормлена хоть и не так. Ну что же, ступай, куда хочешь!
Но не забудь: уйдешь — не вернешься. Сама пожалеешь:
«Что я наделала! — будешь твердить. — Чего захотела!»
Помни: ты свиться должна, лишь устанет, пресытясь, любовник.
Ежели я, раздраженный тобой, гожуся в пророки, —
Будешь ты Риму мила, пока не пройдет твоя младость;
После ж, руками толпы захватана, станешь ты грязной,
Непросвещенную моль молчаливо кормить будешь, или
Скроешься в Утику ты, иль сослана будешь в Илерду.
Будет смеяться советчик, кому ты не вняла; как в басне
Тот, что на скалы столкнул осленка упрямого в гневе:
Кто же станет спасать того, кто не хочет спасаться?
Ну, а после всего останется только в предместьях
Чтенью ребят обучать, покуда язык не отсохнет[285].

Никаких «авторских прав» в современном понимании тогда не существовало, и поэтому весь доход от продажи копий произведения поступал к издателю. По словам Горация, хорошая книга «Сосиям деньги приносит; и славу, / Долгих лет славу поэту дает…»[286]. Более того, любой человек, который покупал в книжной лавке папирусный свиток с произведением того или иного писателя, мог сделать с него сколько угодно копий и, в свою очередь, безнаказанно продать их. Таким образом, римский писатель практически не получал дохода от своего творчества — если он не был материально обеспечен, его ожидало полуголодное существование. Поэтому, чтобы иметь кусок хлеба и свободно заниматься творчеством, бедные римские поэты и прозаики искали себе богатых покровителей-интеллектуалов из высшего общества и охотно становились их клиентами.