Вращаясь в обществе римских поэтов, Гораций получил возможность познакомиться с Вергилием и Луцием Варием Руфом, которые стали его лучшими друзьями. Именно через них он, очевидно, сблизился с известными аристократами Азинием Поллионом и Мессалой Корвином, а также с Гаем Цильнием Меценатом. Знакомство Горация с Меценатом состоялось в конце 39 года до н. э. Инициаторами этого знакомства выступили Вергилий и Варий, уже входившие в литературный кружок Мецената. Обеспокоенные стесненным положением Горация, они привели его на аудиенцию к могущественному соратнику Октавиана. Вот что пишет об этом сам поэт:
Почему же Меценат не сразу приблизил Горация, а раздумывал целых девять месяцев? Вероятно, его смутило «республиканское» прошлое Горация, и он тщательно наводил справки о молодом поэте — или же был очень занят государственными делами. Так или иначе, но только девять месяцев спустя Меценат пригласил Горация присоединиться к числу своих «друзей», то есть клиентов[288].
В Древнем Риме существовал обычай, когда человек низкого достатка и положения добровольно ставил себя под покровительство влиятельного и богатого человека — становился его «клиентом», а тот, в свою очередь, — его «патроном». Согласно традиции, клиент всегда и везде сопровождал своего патрона, даже в дальних поездках; защищал его с оружием в руках, если в этом была необходимость; поддерживал его кандидатуру на выборах. Часто клиенты принимались в род патрона и брали его родовое имя. Патрон же должен был всячески опекать своего клиента, защищать его интересы в суде, помогать деньгами и приглашать к своему столу. Практиковалось также наделение клиентов участками из земельного фонда патрона. Чем больше было клиентов у знатного человека, тем более влиятельным он считался[289].
Каждое утро клиент, облаченный в тогу, должен был являться в дом своего патрона и желать ему доброго утра. Вот что пишет об этом обычае Сенека: «Эти люди из чувства долга носятся то туда, то сюда, ни себе, ни другим не дают покоя; когда вволю побезумствуют, когда за день обойдут все приемные, не пропуская ни одной незапертой двери, когда в самых отдаленных домах засвидетельствуют свое далеко не бескорыстное почтение — они мало что найдут для себя в этом огромном и к тому же раздираемом разными страстями городе. Как много людей, на чей порог их не пустят, потому что хозяева еще спят, или нежатся в постели, или просто нелюбезны! Как много таких, которые, долго помучив посетителей, с притворной поспешностью пробегают мимо! Многие вообще остерегутся идти через атрий, заполненный клиентами, и спасутся бегством через потайные выходы, как будто обмануть менее неучтиво, чем выставить за дверь. А многие, сонные и слабые из-за затянувшейся накануне попойки, демонстративно зевая, будут слушать, как эти бедняги, в надежде на чужое добро прервавшие свой сон, едва шевеля губами, лепечут тысячу раз произносимое имя»[290].