Гораций

Седьмая сатира написана в виде диалога между Горацием и его рабом Давом. Воспользовавшись с позволения поэта «волей декабрьской», то есть старинной традицией праздника Сатурналий, когда рабы и хозяева как бы менялись местами, Дав высказывает хозяину все, что о нем думает. Он изобличает все основные пороки Горация: поэт весьма непостоянен («В Риме тебя восхищает деревня: поедешь в деревню — Рим превозносишь до звезд»), часто бросается из одной крайности в другую, волочится за чужими женами, потакает своему желудку, попусту тратит свободное время, топит скуку в вине и т. д. Дав доказывает, что Гораций является таким же рабом, как и он сам («Ты господин мой, а раб и вещей, и раб человеков»). По мнению ученых, в основе этой сатиры лежит знаменитый парадокс философов-стоиков — «все люди рабы, один мудрец свободен», то есть все люди — рабы своих пороков, и лишь настоящий мудрец свободен, так как он умеет владеть собою и неподвластен страстям. Забавно, что все свои «умные» мысли Дав перенял у раба-привратника стоика Криспина[440].

В восьмой сатире описывается пир у богатого римского всадника Насидиена[441]. Стихотворение построено в виде диалога — Гораций встречает на улице своего друга поэта Фундания и интересуется у него, как прошел званый обед у «счастливчика Насидиена». Фунданий с готовностью рассказывает, какими деликатесами потчевал их хозяин и кто присутствовал за столом — Фунданий, Виск, Варий, Сервилий Балатрон, Вибидий, Меценат, Номентан, сам хозяин и Порций. Прежде чем подать то или иное блюдо, Насидиен подробно описывал его состав и охотно делился с гостями хитростями кулинарии. В самый разгар застолья сверху на обеденный стол внезапно рухнул пыльный балдахин и уничтожил все яства. Насидиен расплакался от огорчения, но гости быстро пришли в себя, развеселились и принялись его успокаивать. Наконец, хозяин приободрился и приказал подать новые «претонкие лакомства вкуса», но их уже никто не ел, поскольку он упорно продолжал рассказывать о содержании и происхождении каждого блюда. В этой сатире Гораций явно высмеивает претенциозные пиры римских богачей, старавшихся поразить своих гостей роскошью и кулинарными изысками.

Глава седьмая. Один день из жизни поэта

Как проходил обычный день Горация в Риме? Об этом можно судить по распорядку дня, поэтическое описание которого он оставил в одной из сатир:

Сплю до четвертого часа; потом, погулявши, читаю
Или пишу втихомолку я то, что меня занимает;
После я маслом натрусь — не таким, как запачканный Натта,
Краденным им из ночных фонарей. Уставши от зноя,
Брошу я мяч и с Марсова поля отправлюся в баню.
Ем, но не жадно, чтоб легким весь день сохранить мой желудок.
Дома потом отдохну[442].

Во второй половине дня:

…Куда пожелаю,
Я отправляюсь один, справляюсь о ценности хлеба,
Да о цене овощей, плутовским пробираюсь я цирком;
Под вечер часто на форум — гадателей слушать; оттуда
Я домой к пирогу, к овощам. Нероскошный мой ужин
Трое рабов подают. На мраморе белом два кубка
С ковшиком винным стоят, простая солонка, и чаша,
И узкогорлый кувшин — простой, кампанийской работы.
Спать я иду, не заботясь о том, что мне надобно завтра
Рано вставать и — на площадь, где Марсий кривляется бедный
В знак, что он младшего Новия даже и видеть не может[443].

Гораций спал «до четвертого часа», то есть примерно до полдевятого утра летом и до десяти часов зимой. Однако большинству жителей Рима приходилось очень рано вставать с постели — почти на рассвете, несмотря на шумные ночи. Искусственное освещение в ту эпоху было крайне несовершенным — масляные лампы или факелы, — поэтому дневным светом весьма дорожили. Например, масляные лампы были по своей конструкции очень просты, но давали мало света: в плоский керамический или металлический сосуд с дырочкой наверху наливали масло, а через специальный носик пропускали льняной фитиль, который поджигали. В богатых домах, чтобы добиться большей освещенности, использовали массивные канделябры в качестве подставок для нескольких масляных ламп.