Стригли и укладывали волосы мужчины тоже у цирюльника[446]. Стриг он римскими ножницами, лишенными оси посередине и колец, за которые можно было их держать. Из-за этого у неумелого мастера стрижки часто получались неровными, что вызывало гнев римских щеголей. Вот что писал об этом Сенека: «Что? Ты считаешь свободными от забот тех, кто много часов проводит у парикмахера, выщипывая то, что выросло за ночь, совещаясь по поводу каждого волоска, приводя в порядок растрепанные волосы или, если они поредели, зачесывая их на лоб то так, то этак? О, как они гневаются, если парикмахер был чуточку небрежен, что случается, когда стригут мужчину! Как неистовствуют, если от гривы отрезано что-то лишнее, если что-то не лежит надлежащим образом и не все уложено в правильные завитки! Любой из них допустит беспорядок скорее в государстве, чем в своей прическе! Красотой шевелюры они озабочены больше, чем собственным здоровьем. Они предпочтут быть красивыми, нежели порядочными. И этих людей, занятых исключительно гребнем и зеркалом, ты называешь свободными от забот?»[447].
Женщинам, конечно, не нужно было бриться, но по утрам они проводили довольно много времени у зеркала, занимаясь своим туалетом. Прежде всего, специальными составами чистили зубы, делая их белоснежными. Те, у кого с зубами были проблемы, не гнушались вставными зубами из слоновой кости или даже целыми вставными челюстями. Затем наступал черед модной прически, которую в богатых домах делали искусные домашние рабыни-парикмахерши. Часто волосы требовалось не только уложить по последней моде, но и окрасить, а также завить специальными спицами, которые нагревали на огне. Женщины, имевшие редкие волосы, носили парики или накладные пряди. После этого приступали к макияжу. Сначала на лицо наносилась питательная маска, которую через некоторое время смывали. Затем лицо смазывали различными отбеливающими составами (обычно на основе мела или свинцовых белил) и румянами из киновари, охры или красной селитры, делающими его белым и розовым, но ни в коем случае не бледным, что являлось признаком нездоровья. Черной сажей или углем подводили глаза и брови. Наконец, окропив кожу благовониями, женщина, если у нее была такая возможность, украшала себя ювелирными изделиями, выполненными из золота и драгоценных камней.
После всех этих мучений у цирюльника или парикмахерши следовал легкий завтрак (
Плиний Младший так писал о ежедневной занятости римлян: «Удивительно, как в Риме каждый день занят или кажется занятым; если же собрать вместе много таких дней — окажется, ничего ты не делал. Спроси любого: „Что ты сегодня делал?“, он ответит: „Присутствовал на празднике совершеннолетия, был на сговоре или на свадьбе. Один просил меня подписать завещание, другой защищать его в суде, третий прийти на совет“. Все это было нужно в тот день, когда ты этим был занят, но это же самое, если подумаешь, что занимался этим изо дня в день, покажется бессмыслицей, особенно если ты уедешь из города. И тогда вспомнишь: „Сколько дней потратил я на пустяки!“»[448].
Как уже говорилось, Гораций утром поднимался с постели довольно поздно, но поступал так, очевидно, лишь в молодости. Со временем, после знакомства с Меценатом у него появилось много новых друзей и, соответственно, много обязанностей по отношению к ним. Теперь он был вынужден вставать с рассветом и в любую погоду торопиться по неотложным делам: