Гораций

В пятом эподе, сочиненном предположительно в 33 году до н. э., Гораций описывает древний колдовской ритуал. Однажды четыре ведьмы — Канидия, Сагана, Вейя и Фолия — собрались убить пойманного ими мальчика благородного происхождения, чтобы сварить из его печени и костного мозга особо сильное любовное зелье, которым Канидия намеревалась приворожить богатого старика Вара. Стихотворение начинается с жалобной мольбы мальчика, не понимающего, что происходит и дрожащего от страха. Далее Канидия велит своим помощницам-ведьмам принести необходимые для колдовства ингредиенты и сжечь их. Меж тем Сагана кропит весь дом ядовитой водой из Авернского озера, а Вейя копает мотыгой глубокую яму. В нее ведьмы намереваются по самую шею зарыть мальчика, взор которого в течение определенного времени они будут дразнить изысканными яствами, пока он не умрет от голода.

За этим следует монолог Канидии, из которого становится ясно, для чего ей понадобилось приготавливаемое зелье. Дело в том, что эта ведьма жаждет заманить в свои сети «старца блудного» Вара, на которого не подействовало предыдущее ее приворотное зелье. Канидию это очень злит, и она подозревает, что здесь не обошлось без чар другой колдуньи, которая намного искуснее ее. Страшная старуха грозится, что приготовит более сильное любовное зелье и уж тогда-то Вар, распаленный страстью, будет полностью в ее руках! Услышав это, мальчик зажигается праведным гневом и проклинает ведьм. Он уверенно заявляет, что никакое колдовское зелье не властно над судьбами людей, а затем угрожает, что после смерти он нарочно обратится в ужасное чудовище, которое будет приходить и мучить ведьм по ночам. Наконец, он предрекает, что в итоге всех ведьм побьет камнями разъяренная толпа, а трупы их растерзают хищные волки и кладбищенские птицы. И пусть это зрелище увидят его нечастные родители! На этом стихотворение заканчивается, и для читателя остается неясным, выжил ли мальчик или погиб.

Ведьма Канидия фигурирует также и в других стихотворениях Горация[559]. Комментатор Порфирион так пишет о ней: «Под именем Канидии поэт изобразил неаполитанскую продавщицу благовоний Гратидию, на которую он часто обрушивается как на отравительницу. Но так как непозволительно писать стихи, позорящие какое-то определенное лицо, по этой причине поэт придумывает сходные имена…»[560].

Шестой эпод написан, вероятно, около 34 года до н. э. и обращен против безымянного клеветника, возможно, поэта Мевия (см. эпод 10), которого Гораций уподобляет трусливому псу, облаивающему только слабых и мирных людей. Себя поэт сравнивает с псом благородных кровей («ведь я, как рыжий пес лаконский иль молосс») и угрожает клеветнику расправой, если тот попытается очернить его: «Узнаешь, как кусаюсь я!.. Я — на злых жесток».

Седьмой эпод написан почти одновременно с шестнадцатым — около 40 года до н. э., в разгар Перузинской войны, или же, по другой версии, около 38 года, в период борьбы Октавиана с Секстом Помпеем. Гораций как оратор обращается к своим обезумевшим соотечественникам, патетически призывая их опомниться, прозреть и остановить ужасную гражданскую войну. Видно, что поэта переполняет негодование против тех, кто ради своих честолюбивых интересов вверг Рим в пучину кровавого братоубийства. Правда, имен Гораций не называет, но есть версия, что эпод направлен против Секста Помпея. В конце стихотворения упоминается убийство Рема его братом Ромулом, которое явилось истоком всех междоусобных войн в Римском государстве:

Да! Римлян гонит лишь судьба жестокая
                За тот братоубийства день,
Когда лилась кровь Рема неповинного,
                Кровь, правнуков заклявшая[561]

.

Восьмой эпод адресован безымянной пожилой кокетке, богатой и знатной, которая безуспешно пытается очаровать Горация. Однако поэт испытывает к ней не столько моральное (хотя она образована и знакома с трудами философов-стоиков), сколько чисто физическое отвращение, о чем пишет весьма подробно. В силу этого на русский язык восьмой эпод долгое время не переводился. Намекая на этот стихотворение, Квинтилиан в свое время заметил, что «у Горация есть места, которые изъяснять, по мнению моему, не годится»[562].