Горбачев и Ельцин как лидеры

Ельцин также считал себя вправе причинить физическое насилие. Он мог быть очень жестоким по отношению к самым верным своим помощникам, особенно когда пил. Какими бы ни были слабости других президентов и премьер-министров, трудно представить, чтобы они «играли на ложках» по головам своих высокопоставленных помощников и, в то время как остальные в зале смеялись, били сильнее и уже по большему числу голов [Коржаков 1997:81–82]. Трудно также представить, чтобы кто-то из них поступил, как Ельцин на Енисее, когда он потерял терпение из-за перебивавшего его пресс-секретаря, и приказал своим телохранителям выбросить того за борт. Когда телохранители заколебались, подумав, что он шутит, он повторил, что настроен серьезно, и не успокоился, пока не увидел, как несчастный пресс-секретарь перелетает через борт [Коржаков 1997: 253–254].

Издевательства Ельцина не ограничивались его наиболее зависимыми и раболепными подчиненными в исполнительной и президентской ветвях российской власти. Нам известно, что он играл ложками на голове президента Кыргызстана Аскара Акаева! [Коржаков 1997: 82][304]. Если это не была добродушная шутка по взаимному согласию (что не вполне ясно из воспоминаний), это ярчайший показатель того, до какой степени Ельцин рассматривал государства СНГ как часть своей политической вотчины.

Патриарх как щедрый благодетель

Хотя Ельцин часто оскорблял своих подчиненных и тех, кто значительно от него зависел, он мог быть и щедр по отношению к членам своего политического семейства. Он любил одаривать своих сотрудников, обычно дорогими часами [Коржаков 1997: 54][305]. Его широкие жесты простирались и на находящихся за пределами внутреннего круга. К нему обращались с бесчисленными просьбами об особых услугах – например о налоговых льготах – представители заинтересованных групп в регионах и отраслях. Сообщают, что ему было трудно отказать перед лицом возможности помочь друзьям, что приводило в бешенство бережливого министра экономики, заботящегося о бюджете, хотя Ельцин нередко использовал такую раздачу благ как часть сознательной стратегии «покупки» политической поддержки [Костиков 1997: 216–217; Батурин и др. 2001: 339, 340, 435][306].

При этом такие жесты распространились и за пределы Российской Федерации. Как пишет в своих воспоминаниях Гайдар, он опасался, что Ельцин, оставшись один на один с руководством Беларуси, уступит в экономической политике больше, чем Россия может себе позволить [Гайдар 1996: 183–184]. Один из моих собеседников добавил, что такие опасения были вполне обоснованны, но не из-за незнания (вполне вероятного) Ельциным экономики или идеологической приверженности интеграции в СНГ. Скорее Ельцин в таких разговорах руководствовался патернализмом и чувством общинности. Как выразился этот собеседник, Ельцин говорил: «Мы все здесь одна семья. Давайте откажемся от формальностей! Зачем нам ссориться? Вот, я дам вам это!» По словам инсайдера, это не ограничивалось отношениями России и Белоруссии, что помогает объяснить гибкость России в отношениях с Украиной и Казахстаном (в последнем случае – по поводу каспийской нефти). Тот же собеседник утверждал, что в отношениях со странами СНГ Ельцин «мог быть слишком щедрым»[307].

Ельцин также видел себя щедрым патриархом в своих отношениях с населением России, хотя его политика и причинила огромные страдания большинству людей. В 1992–1993 годах он считал себя «директором всея Руси», а то, что его избрали президентом, подтвердило его право истолковывать волю народа [Костиков 1997: 306–307; Попцов 1996: 283]. Из-за своих ярких побед в противостоянии со старой системой и на свободных выборах он считал, что ему не нужно перед кем-либо отчитываться или объясняться [Костиков 1997: 304]. Он также считал себя «народным царем» – доброжелательным и заботливым, но при необходимости и строгим [Бурлацкий 1997: 315]. Заверяя население, что его печали скоро утихнут, он чувствовал себя православным священником, поднимающим дух своей паствы [Костиков 1997: 21–22]. Во время поездки по России в 1992 году он вез с собой сотни миллионов рублей на «подарки трудящимся». Он знал, что это нарушает сложившуюся экономическую политику, «но считал возможным для себя делать царские жесты» [Костиков 1997: 42–43][308].

Эволюция ельцинского стиля управления

Ельцин на протяжении всей своей политической карьеры придерживался о себе персоналистских представлений; он всегда хотел быть «главным». Он был чрезвычайно требовательным начальником, который рассчитывал, что все его подчиненные будут работать и отдыхать так же усердно, как и он сам.