В Свердловске он ожидал от подчиненных, что те откажутся от выходных, чтобы поиграть в волейбол или отправиться на рыбалку или охоту, как только он того потребует [Бурлацкий 1997:123]. В Москве их вызывали на теннисный корт. Однако со временем стиль работы Ельцина изменился. Он всегда сочетал персонализм с патриархальным самоопределением; закрытый, монархический стиль стал преобладать только после 1993 года. В воспоминаниях двух его ближайших помощников конца 1980-х, когда он был лидером оппозиции Горбачеву в Советском Союзе, редко упоминаются черты, которые я подчеркивал до сих пор; зато там говорится о харизматичной личности Ельцина того времени [Суханов 1992; Ярошенко 1997]. В воспоминаниях людей, работавших с Ельциным как до, так и после 1993 года, проводится различие между ранним президентом Ельциным и поздним президентом Ельциным, причем поворотная точка наступает где-то в конце 1993 года. До этого Ельцин был популистом, уверенным, как утверждают авторы этих воспоминаний, в своей способности мобилизовать массы против своих политических противников. Он также пользовался огромным харизматическим авторитетом в своем окружении и обладал легитимной властью, проистекающей из его победы на всеобщих президентских выборах в июне 1991 года. Кроме того, требуя почтения к патриарху от своего ближайшего окружения, он все же был доступен, консультировался, был восприимчив к советам в политике.
К концу 1993 года, однако, Ельцин потерял уверенность в своей способности сплотить массы – вывод, во многом подтвержденный результатами парламентских выборов в декабре 1993 года [Костиков 1997:151–152; Гайдар 1996:230–231,313-314; Коржаков 1997: 330]. Предположительно это был не только удар по его эго, но также и угроза для его стратегии сохранения авторитета, ибо плебисцитарный подход к достижению цели предполагает, что народ встает на сторону лидера против его политических врагов. В 1988–1989 годах Ельцин обратился к народу за защитой от коммунистического партийного государства. В 1989–1992 годах он добился власти на волне нескончаемого народного одобрения. В 1993 году издержки от его действий росли, и население потеряло веру в своего героя. Ельцин по-прежнему находился у власти и формально был сильнее, чем когда-либо, но он оказался на новой политической территории.
Гайдар пишет, что примерно в это время Ельцин начал представлять себя добрым царем в окружении огромного двора [Гайдар 1996: 295]. Как сообщает Костиков, со временем Ельцин все чаще говорил о себе в третьем лице [Костиков 1997: 308]. По словам Коржакова, Ельцин серьезно озаботился собственной безопасностью [Коржаков 1997: 133]. Он также сузил круг тех, к кому мог обратиться за советом, и позволил сотрудникам службы безопасности в своем окружении оказывать значительное влияние на политику [Гайдар 1996: 300]. Как сетовал Костиков, «демократы болезненно переживали, что в отношениях с Борисом Николаевичем постепенно исчезал демократизм, доступность, доверительность отношений» [Костиков 1997: 322][309]
. Один из бывших коллег объясняет эту тенденцию одновременным влиянием физической боли и истощения Ельцина в то время и эмоциональных страданий, связанных с «проигрышем» на парламентских выборах в декабре 1993 года – и это после того, как он вложил столько энергии в победу над Верховным Советом в 1993 году! Он тратил столько «негативной энергии» на протяжении стольких лет, что к 1994 году его окружение могло принести ему «плохие новости» только в том случае, если они были упакованы в три слоя «хороших»[310].Это изменение привело к тому, что Гайдар заметил Костикову в январе 1994 года: «Нужно вернуть Ельцина Ельцину». Это означало, что им нужно было найти способ обуздать авторитарные замашки Ельцина, сделать так, чтобы он больше советовался, не дать ему чрезмерно искать утешения в алкоголе [Костиков 1997: 296][311]
. Ельцин эволюционировал из «народного царя» [Бурлацкий 1997: 315] во все более замкнутого монарха. Его персонализм, хотя и сохранялся на протяжении всего его президентского срока, эволюционировал из популистского, открытого советам и доступного для общения варианта в сторону более замкнутого и закрытого.Ощущение Ельциным своей политической уязвимости и его переход к более замкнутому стилю работы сопровождались также очевидным сдвигом в его стратегии поддержания авторитета. Начиная с 1994 года Ельцин публично показывал себя лидером, основной целью которого было укрепление построенного им нового порядка и преодоление противоречий внутри этого нового порядка. Он представлял себя скорее системным менеджером, чем строителем системы. Эта перемена заставила его еще дальше дистанцироваться от радикальных реформаторов и укрепить связи с центристами, что соответствовало его более ранней реакции на политический вызов.