Горбачев использовал провозглашенное им «новое мышление» в международных отношениях как оправдание своих уступок во внешней политике. Новое мышление выросло в новую теорию международных отношений, более близкую к либеральному интернационализму, чем к политике силы, изоляционизму или пролетарскому интернационализму, являвшимся его главными закулисными конкурентами. Теоретические предпосылки «нового мышления» позволяли Горбачеву утверждать, что его политика – не предательство, а спасение, что она означает уступки перед лицом реальности, но не уступки империалистам как таковым. Учитывая когнитивное и эмоциональное состояние элиты, аудитория Горбачева была предрасположена воспринимать эти объяснения как по крайней мере правдоподобные. Таким образом, правдоподобность этих утверждений позволила Горбачеву перехватить инициативу у соперников, утверждавших, что он предает идеологическое наследие режима.
Силу нового мышления в роли обоснования лучше всего можно оценить, сравнив его со «старым мышлением». Следует иметь в виду, что брежневская теория международных отношений использовалась для оправдания внешней политики, не признававшей уступок, политики, при которой СССР стремился одновременно сотрудничать и конкурировать, причем делать все это в какой-то мере с позиции силы (или, по крайней мере, признанного равенства) по отношению к «империалистам». В этом смысл идеи о том, что «мирное сосуществование» является формой классовой борьбы. Стремление к сотрудничеству при Брежневе было искренним, но не имело целью и не позволяло подменять или ставить под угрозу приверженность советского руководства «антиимпериалистической борьбе», советской гегемонии в Восточной Европе или сохраняющемуся разделу Европы. Горбачев же стремился обосновать политику, которая решительно ставила во главу угла высшие императивы сотрудничества великих держав, подчиняя им или даже оставляя в стороне борьбу с империализмом; политику, направленную на устранение межблоковой конкуренции на Европейском континенте, и более того – на создание сообщества единомышленников, дружественных государств «от Ванкувера до Владивостока».
Основные постулаты «старого мышления» допускали сочетание межблоковой конкуренции с совместными действиями в сфере контроля над ядерным оружием[96]
. Несмотря на то что советская доктрина после смерти Сталина претерпела значительные изменения, она по-прежнему основывалась на видении двухсторонней (с присутствием двух блоков) международной системы, в которой непрекращающаяся борьба между империалистическими и антиимпериалистическими силами формирует будущее глобальной системы отношений и способствует приближению, в какой-то неопределенный момент в будущем, «окончательного кризиса капитализма». Классовые интересы, хотя и помещенные в рамки существующей государственной системы, по-прежнему оставались движущей силой международной политики. Мирное сосуществование было необходимой уступкой реальностям ядерной эры, но оно подразумевало создание безопасного зонтика, под которым продолжалось бы соревнование двух систем, а не принесение классовой борьбы в жертву на алтарь сотрудничества. Таким образом, мирное сосуществование должно было сделать мир безопасным для распространения и защиты ценностей социализма.Все это отвечало двум основным нормативным обязательствам, заложенным в ленинско-сталинском наследии еще с 1918 года. Большевистская партия несла историческую ответственность за сохранение власти КПСС в СССР и за содействие будущей глобальной победе социализма над империализмом. На практике эти дезидераты часто друг другу противоречили. В ядерный век они привели к постоянной тревоге по поводу возможности эскалации, присущей конкурентным или конфронтационным инициативам. Однако, за одним вероятным исключением (Хрущев в 1963–1964 годах) [Zimmerman 1969: 99-101, 152, 196–205, 222ff., 259–269], они никогда не приводили к отказу от того или иного нормативного обязательства. Благодаря философским предпосылкам, заложенным в идеологическое наследие, приверженность антиимпериалистической борьбе была неколебимой, несмотря на периодические неудачи и отрезвляющий опыт. Марксисты-ленинцы рассматривали конфликты и перемены как нормальные условия международной политики, как, впрочем, и истории, и мира в целом. Отсюда следовало ожидание неудач и трудностей, но упасть духом не позволяло то положение, что время играет на стороне социализма и что победа предрешена. Это положение не нуждалось в эмпирическом подтверждении. Действительно, доктрина познания, на которой основывалась эта идеология, предполагала, что в любую данную историческую эпоху только сам процесс борьбы способен раскрыть масштабы достижимых на настоящий момент успехов. Это укрепляло приверженность борьбе, так же как вера в неизбежность победы служила поддержанию морального духа. Как только эта вера оказалась безвозвратно утрачена, упал и моральный дух, то есть готовность к продолжительной антиимпериалистической борьбе, несмотря на растущие затраты.