Гордая птичка Воробышек

  Шаман вслед за Матвеем отставляет пиалу с чаем и утирает рот куском пшеничной лепешки.

  - Верно, Байгали, - говорит радушно. - Гостю в моей скромной казахской юрте всегда рады, а уж такому, как ты, - и подавно. Вот только какой же ты старик, Байгали? Ведь моложе меня лет на десять, поди?

  - А кто его знает? - разводит руками Матвей. - Забыл я. Как жизнь к земле пригнула, луг да пашню дала, так и тружусь, спину не разгибаючи. Молод ли, стар... Иной и до старости глупой овцой живет, что от стада отбилась да пастуха не слушает. А надо слушать, Айдар, надо, волки вокруг. Задерут еще, кто тогда о ягнятках подумает? Пропадут ведь. А черной козе чужой приплод ни к чему. В тягость он ей.

  - Так луг-то большой, Байгали, степь широкая - пасись не хочу, места всем хватит. А на волков завсегда собак натравить можно, даром, что ли, кормлены?

  - Ой, не скажи, Айдар. Даром - не даром, а против матерого волка пес - что щенок молочный. Иной-то волк и в овечью шкуру влезть изловчится. Глаза отведет, вспорет овце брюхо, а потом уповай на псов да пастуха зови, все одно поздно уж.

  - Так что овце делать-то, чтобы на зубы матерому не попасть?

  - Пастуха слушать! Отары держаться да шерстью обрастать. А по весне той шерстью пастуху за уход, за кров платить. С овцы не станется, обрастет еще, места богатые у нас. Хорошую овцу хозяин пуще глаза стережет, а паршивую... А паршивая овца и на шужук* не сгодится. Ладно, Айдар, засиделись мы в гостях у тебя, пора и честь знать!

  Матвей встает с курпачи*, а следом за ним и я. Алим схватывается на ноги вместе с Шаманом, в почтении склоняет перед Байгали голову, зыркает сердито исподлобья, ожидая ответного поклона от меня, но я зарекся Шаману кланяться, а потому просто стою, держа взгляд и закрывая старика собой.

  - Вот! Названный сын мой! - неожиданно громко произносит Матвей, давая отмашку охране, и гордо обнимает меня за плечи. - Хороший джигит, благодарный. Люблю его, тянется к мальчишке душа старика. Как думаешь, Айдар, достойным преемником мне станет? Знаешь ведь, дочка у меня подросла - не дал Аллах сына, отдам за него, и дело с концом!

  Шаман бледнеет, но выдержки ему не занимать, и он радостно расцветает в бороде улыбкой.

  - Хороший выбор, Байгали! - приблизившись к Матвею, хлопает мужчину по плечу. - Достойный мудрого бая. Решишь пригласить на свадьбу - щедро одарю молодых!

  - А и правда, сынок, женился бы на моей Анаргуль? - Матвей щурит хитрый глаз и клонит в вопросе голову, когда мы возвращаемся в машине в его загородный дом, сопровождаемые кортежем охраны. - Хорошая она у меня девочка, славная. Шестнадцать годков через месяц стукнет.

  - Не молодая ли для замужества, Байгали?

  - Так в самый смак, сынок! - смеется Матвей. - Пока покумекаем, пока суд да дело, уж и созреет ягодка! Видел, какая она у меня красавица? Вся в мать удалась: черноглазая, чернокосая, как Зарина. А шалунья какая, - с такой не соскучишься. Да и здоровьем Аллах не обидел. Может, подумаешь, а, Илья? Единственная дочь, а я человек богатый... Да и глаз у Гульки на тебя горит, я ж не слепой.

  Я долго вглядываюсь в пролетающий за окном "мерседеса" вечерний городской пейзаж Астаны, вспоминая остановившуюся у подъезда дома птичку. Свежую, с легким румянцем на щеках и мягкой улыбкой. Со встрепанными ветром волосами, в которые так хочется уткнуться лицом, обхватившую руками плечи, которые так хочется обнять, замершую в легких туфельках на снегу.

  "Конечно, Илья. Я приеду к тебе... Если хочешь..."

  Черт! Как же долго длится день!

  - Твое предложение - большая честь для меня, Матвей. Рад бы я с тобой породниться, хороший ты бай, да у меня, вроде как, - слова сами слетают с языка, - невеста есть.

  - Ай, шайтан! - стучит Байгали кулаком по спинке сидения водителя и рассыпается в проклятиях. - И когда только успел?.. - качает головой. - Так мы ее тоже за хорошего джигита отдадим, сынок! - лукаво улыбается в бороду, найдясь с ответом. - Да хоть за Алима, если бойцов любит! Еще и с Айдара калым богатый стрясем! А мою Анаргуль за тебя просватаем. Подумаешь, невеста...

  - Не шути так, Байгали, - шепотом говорю я, выдержав долгий пронзающий душу взгляд друга. - Не шути, иначе мы с тобой больше не встретимся.

  Матвей и не думает, он вдруг становится очень серьезен, прогнав из глаз лукавство.

  - Красивая? - только и спрашивает, тяжело откинувшись на сидении.

  Я раздумываю, но все же достаю из внутреннего кармана куртки фотографию птички и протягиваю мужчине, чувствуя непривычную ревность от того, что мужской взгляд в любопытстве скользит по девичьему стану.

  - Красивая, - грустно выдыхает Матвей. - И нежная, как цветок миндаля. Я назову ее Гулбахрам - весенний цветок. Или Кунсулу - солнечная. Привезешь познакомить к названному отцу?

  - Не знаю, - я отбираю снимок и прячу в карман. - Все же ты старый волчара, Матвей, - не могу сдержать улыбки, глядя в сердитое, еще не старое, но уже испещренное множеством морщин озадаченное лицо. - Напугаешь Кунсулу клыками, объясняй потом девчонке, что ты ей рад...