Гордая птичка Воробышек

  - О чем они говорят, птичка? - губы Люкова шевелят дыханием волосы у виска, и я чувствую, как его рука, сбросив с разбитых костяшек боксерский бинт, пробирается под расстегнутую куртку, забирается под ткань тонкого свитера и ложится на кожу. Мягко царапает живот горячими подушечками пальцев, пока я замираю от забытого ощущения - проявления нежности моего мужчины.

  Я понимаю, о чем мама ведет речь, о чем ее просит Градов, но не готова признаться Илье, не сейчас, когда я только вернула его себе, и когда он слишком наэлектризован прошедшим боем, чтобы услышать новость, а потому прошу парня:

  - Давай потом... потом спросим их, о чем.

  За нашими спинами что-то происходит, люди быстро покидают заводское помещение, не стесняясь на ходу поздравлять победителя, и Люков, оглянувшись, вдруг передает меня Боссу, снова для всех становясь отстраненно-холодным. Смотрит в глаза отца.

  - Присмотри за ней, я знаю, ты сможешь.

  - Не стоит, сын, - Градов мягко прижимает меня к себе, оценивая обстановку за своей спиной в душном зале ангара. - Матвей справится.

  - Знаю. Но это не только его разговор, но и мой тоже. Старые счеты - тяжесть в ногах, как говорит Байгали. Пришло время разрешить их и забрать свое. Не знаю, вернусь ли я сюда когда-нибудь.

  - Хорошо, - невозмутимо соглашается Босс, а я не могу поверить в такую странную покладистость мужчины, что еще несколько часов назад в поисках сына пересек тысячи километров суши. Что привлек в свое мероприятие нас с мамой и стольких людей, а теперь вот так запросто отпускает его от себя. - Будь осторожен, мы будем ждать тебя в машине.

  - Илья! - я ловлю руку Люкова, не в силах так скоро расстаться с ним, но он тут же на глазах у всех целует меня в раскрытую ладонь, не стесняясь своего порыва. Только для меня впуская в глаза мягкость.

  - Не надейся соскучиться, моя птичка. Больше никогда.

  Но я скучаю. Я ужасно скучаю по нему. По моему несносному Люкову! Все невыносимо долгие минуты ожидания в машине, пока он находится рядом со своим названным отцом. И я надеюсь, он скучает по мне тоже, потому что, когда он возвращается ко мне, когда мужчины выходят из ангара и знакомая высокая фигура, что так дорога моему зашедшемуся в радости сердцу, отделяется от охраны Байгали и безошибочно находит меня в одной из машин, когда уводит за руку из-под носа Босса и мамы, пересаживая в черный внедорожник и увозит в ночь от всех глаз..., когда он останавливает машину на обочине дороги и притягивает меня к себе, отыскивая жадными губами мои губы, шепча: "Только ты, воробышек! Как же долго я ждал!", я разрешаю Люкову исследовать его владения и, наконец, сделать то, что нам обоим так хочется.

  А после мы молчим и смеемся, говорим друг другу глупости и просто смотрим в глаза, пока он греет руками мои голые ноги, так и не спустив со своих бедер.

  - Ты остриг волосы... - Я провожу рукой по светлому жесткому ежику, чувствуя губы Ильи на своей груди. - Знаешь, я когда впервые увидела их, не поверила своим глазам. У тебя очень красивые волосы, Илья, пожалуйста, отрасти их для меня.

  - Да. Все что захочешь, птичка.

  - Сегодня, когда ты дрался, Матвей сказал, что ты играешь, почему?

  - Байгали так сказал? - рука Люкова сжимает мое колено и ползет на внутреннюю сторону бедра, туда, где сейчас так горячо. Лаская открыто и без стыда, с истовым желанием, проникая в меня, заставляя выгнуться ей навстречу на коротком вздохе. Пальцы другой руки зарываются в волосы, откидывают голову назад, открывая шею нежным, но таким ненасытным губам.

  - О-ох...

  - Да-а...

  - Илья, ты не ответил...

  - Мм, какая же ты сладкая, моя девочка... Когда-то, когда я был сопливым восьмилетним мальчишкой и жил в интернате, мой учитель кунфу любил наказывать своих учеников ударами по лицу. И это не были просто пощечины, от этих ударов звенела голова, текли слезы и закипала от стыда и унижения кровь. Очень нескоро, но я научился избегать их, а после и вовсе не допускать. Когда я стал старше и однажды смог победить учителя, я поклялся, что больше никто и никогда не ударит меня в лицо... если только я сам не позволю. Сегодня я хотел, - он вновь толкается в меня, а я падаю лбом на его плечо и крепко обнимаю за шею, - но эта клятва выше меня, птичка. Когда-то я имел неосторожность рассказать о ней Матвею, с тех пор он меряет мои бои степенью кулачных отметин на лице.

  - Я больше никогда, никогда не хочу испытывать страх за тебя, Илья! Никогда! Я знаю, что прошу многого, но это всегда будет со мной, понимаешь?

  - Женька! Женечка, я виноват! - он вдруг так целует меня, так крепко прижимает к себе, что на глаза невольно наворачиваются слезы. - Я дурак, но я не мог сам справиться. Не исчезай из моей жизни, никогда! Теперь, когда я знаю, что ошибался, я все равно найду тебя, найду!

  Мы любим друг друга вот так - запросто и без удобств, до скорого рассвета, и когда он наконец наступает, когда горизонт над бескрайней степью прожигает огненно-пурпурная полоса восходящего солнца, Люков тихо шепчет в мой висок, давно набросив на мои плечи свою куртку и пригрев на широкой груди: