Гордость и предубеждение

Вскоре после визита леди Кэтрин мистер Бингли вместо письма с извинениями, которого ждала Элизабет, смог привезти в Лонгборн мистера Дарси собственной персоной. Молодые люди приехали рано и, прежде чем миссис Беннет успела сообщить мистеру Дарси, что они имели честь принимать у себя его тетку (чего с трепетом ожидала ее дочь), мистер Бингли, жаждавший поскорее остаться с Джейн наедине, предложил всем отправиться на прогулку. Это предложение было одобрено. Миссис Беннет не имела обыкновения гулять, у Мэри никогда не было свободного времени, но пятеро остальных тотчас же вышли из дома. Бингли и Джейн, впрочем, охотно позволили себя обогнать. Они постепенно все больше отставали, и Элизабет, Китти и Дарси должны были развлекать друг друга, как умели. Впрочем, все трое говорили очень немного. Китти лишилась языка, потому что робела перед Дарси, Элизабет набиралась решимости перед неким отчаянным шагом, а он, возможно, был занят тем же.

Они шли в направлении Лукас Лоджа, где Китти собиралась повидать Мерайю. И, так как разлука с Китти не могла, по мнению Элизабет, служить основанием для общего беспокойства, они смело отправились дальше вдвоем. Наступил момент, когда она должна была проявить свою смелость, и, почувствовав прилив решимости, она поспешно сказала:

— Вы знаете, мистер Дарси, я — ужасная эгоистка. И, чтобы облегчить собственную душу, мне ничего не стоит невзначай взвалить бремя на вашу. Так вот, я больше не в силах удерживаться от того, чтобы выразить вам благодарность за вашу необыкновенную заботу о моей злосчастной сестре. С первой же минуты, когда мне стало известно о вашем поступке, я все время испытываю жгучую потребность сказать вам, как сильно это чувство волнует мое сердце. И если бы о вашей роли узнала моя семья, мне, разумеется, не пришлось бы благодарить вас только от собственного имени.

— Мне неприятно, право, мне очень неприятно, что вы об этом узнали, — растерянно отвечал Дарси. — Представленные в неверном свете, эти сведения могли вас напрасно обеспокоить. Я и не предполагал, что миссис Гардинер так мало заслуживает доверия.

— О нет, вам вовсе не следует сердиться на мою тетушку. Ваше участие в этом деле стало известно мне прежде всего благодаря легкомыслию Лидии. И, разумеется, я не могла спокойно спать, пока мне не удалось разузнать все подробности. Итак, все же позвольте мне еще раз вполне серьезно поблагодарить вас от лица всей нашей семьи за ваше великодушие, с которым вы приняли на себя так много хлопот и перенесли столько неприятностей в поисках беглецов.

— Если уж вам непременно нужно меня поблагодарить, — ответил он, — то пусть это исходит от вас одной. Я не могу отрицать, что желание порадовать вас было одной из причин, заставивших меня вмешаться. Но остальные члены вашей семьи, при всем моем уважении к ним, не обязаны мне ничем — я думал только о вас.

Элизабет была слишком смущена, чтобы что-то сказать. После непродолжительного молчания ее спутник добавил:

— Вы слишком великодушны, чтобы играть моим сердцем. Если ваше отношение ко мне с тех пор, как мы с вами говорили в апреле, не изменились — скажите мне сразу. Мои чувства и все мои помыслы — неизменны. Но вам достаточно сказать одно слово, и я больше не заговорю о них никогда.

Всей душой понимая неловкость его положения, Элизабет заставила себя ответить. И она сразу, хоть и не очень красноречиво, дала ему понять, что за протекшее время она стала смотреть на него совсем по-другому и теперь с благодарностью и радостью принимает его сегодняшние заверения. Такого ощущения счастья, какое охватило его при этих словах, он еще никогда не испытывал. И он постарался вложить его в столь пламенные и глубокие слова, которые могли найтись только у человека, охваченного истинной страстью. Если бы Элизабет была способна посмотреть ему в глаза, она заметила бы, насколько красил его отраженный на его лице искренний восторг. Но, хотя она не осмеливалась на него смотреть, она могла его слушать. И по мере его рассказа о том, как много она для него значила, его привязанность к ней становилась для нее все дороже и дороже.

Они шли вперед, сами не зная куда. Слишком многое нужно было обдумать, почувствовать, сказать, чтобы внимание могло сосредоточиться на чем-нибудь постороннем. Вскоре Элизабет обнаружила, что понять друг друга им во многом помогли усилия леди Кэтрин. Тетка и впрямь встретилась с ним, проезжая через Лондон, и рассказала ему о своей поездке в Лонгборн, причине этой поездки и разговоре с Элизабет. Она особенно подчеркивала, что, по ее мнению, ответы мисс Беннет ясно доказывали ее наглость и испорченность. Разумеется, она не сомневалась, что это поможет ей вырвать у племянника обещание, которого она не добилась в Лонгборне. Но, на беду ее сиятельства, рассказ произвел действие совершенно противоположное.

— Это вселило в меня надежду, — добавил он, — о которой я до той поры не смел и мечтать. Я знал вашу прямоту и понимал, что если бы вы решительно были настроены против меня, то сказали бы об этом моей тетке открыто.