– Мистер Коллинз, вам надо будет послать с ними слугу. Вы же знаете – я привыкла всегда выражаться откровенно, поэтому мне невыносима мысль, что две девушки будут ехать совсем одни почтовым экипажем. Это верх неприличия. Подумайте – пошлите кого-нибудь с ними. Такие вещи мне очень не нравятся. Надо всегда должным образом оберегать молодых женщин и всячески им помогать – в соответствии с их положением в обществе. Когда моя племянница Джорджиана уехала прошлым летом в Ремсгейт, я специально настаивала на том, чтобы вместе с ней поехали двое слуг-мужчин. Если бы мисс Дарси, дочь мистера Дарси Пемберлийского, и леди Энн путешествовали каким-то иным способом, то это было бы неприлично. Я всегда уделяю огромное внимание таким вещам. Мистер Коллинз, вместе с девушками вы должны послать Джона. Хорошо, что мне пришло в голову вспомнить об этом, потому что если бы они поехали одни, это было бы позором лично для вас.
– Мой дядя должен послать за нами слугу.
– Вот как? Ваш дядя? Неужели у него есть слуга? Я очень рада, что у вас есть кто-то, кому это не безразлично. А где вы будете менять лошадей? Ах, конечно же, в Бромли. Если вы упомянете там мое имя, о вас позаботятся наилучшим образом.
У Леди Кэтрин было еще много других вопросов, касающихся их путешествия, а поскольку едва ли не на все из них она сама же и отвечала, то необходимо было проявлять внимательность, и Элизабет этому только радовалась, потому что голова ее была настолько занята другими мыслями, иначе бы она забыла, где находится. Размышления ей пришлось отложить до того времени, когда она должна была остаться в одиночестве. Как только это произошло, она просто упивалась одиночеством, чувствуя огромное облегчение. Ни дня не проходило без уединенных прогулок, во время которых она могла вполне насладиться не слишком приятными воспоминаниями.
Как-то само собой получилось, что вскоре письмо от мистера Дарси Элизабет знала наизусть. Она изучала каждое предложение, и ее отношение к его автору порой разительно менялось. Когда она вспоминала стиль его обращения, ее охватывал гнев, но когда она думала о том, как несправедливо она упрекала его и придиралась к нему, то этот гнев оборачивался против нее самой, а разочарование, которое он испытал, побудило к состраданию. Его любовь вызывала у Элизабет благодарность, а основные черты характера – уважение, но все равно он не мог ей понравиться, как не могла она хоть на мгновение пожалеть о своем отказе или почувствовать желание снова с ним встретиться. Ее собственное поведение в прошлом стало постоянным источником раздражения и жалости, а достойные всяческого осуждения пороки членов ее семьи – объектом страшной досады. Не стоит ожидать их искоренения. Ее отец, довольствуясь лишь насмешками, никогда не ограничивал неистовое бешенство своих младших дочерей, а мать, чьи манеры тоже были далеки от идеальных, совершенно не осознавала этого зла. Элизабет вместе с Джейн часто пытались сдержать безрассудство Кэтрин и Лидии, но разве они могли рассчитывать на какое-то улучшение, если мать сама их баловала? Кэтрин – слабодушная, раздражительная и полностью подконтрольная Лидии – всегда с негодованием относилась к их наставлениям, а Лидия – строптивая и легкомысленная – вообще не хотела их слушать. Они были невежественны, ленивы и тщеславны. Пока в Меритоне будет оставаться хоть один военный, они будут флиртовать с ним, а пока Лонгберн будет оставаться в нескольких минутах ходьбы от Меритона, они будут приходить туда постоянно.
Еще одной большой заботой была обеспокоенность по поводу старшей сестры, и рассказ мистера Дарси, который привел к восстановлению ее хорошего мнения о нем, только усилил осознание той потери, которую понесла Джейн. Его чувство оказалось истинным, его поведение – свободным от любых упреков, кроме, разве что, чрезмерного доверия к своему другу. Поэтому невыносимо болезненной была мысль, что ситуация, столь желанная для Джейн, настолько выгодна, настолько полна предчувствия счастья, была испорчена и потеряна из-за глупости и невоспитанности ее собственной семьи!
А когда к этим размышлениям добавились еще и упоминания о метаморфозах характера мистера Викхема, то нетрудно поверить, что до сих пор почти всегда веселый нрав Элизабет был настолько подавлен, что ей было просто не под силу иметь более или менее бодрый вид.
Их встречи в Розингсе были на следующей неделе такими же частыми, как и на прошлой неделе. Последний вечер они провели там; ее светлость снова интересовалась мельчайшими деталями их поездки, давала указания относительно наилучшего способа упаковки чемоданов и так настойчиво настаивала на необходимости укладывать платья одной ей известным единственно правильным способом, по возвращении Мария признает своим долгом переделать всю сделанную утром работу и уложить свой чемоданчик заново.