Гордость и профессионализм (ЛП)

– Это не домогательства, если ты сама хотела, идиотка, – язвил Тайлер.

– О, значит, скромное предложение перепихнуться в твоем кабинете вчера не считается? Я прямо сказала «нет», а ты никак не мог оставить меня в покое.

Тайлер нервно засмеялся, все еще держась за свой сломанный нос.

– Она блефует, – сказал он, глядя на меня.

– А давай проверим, – резко сказала Лорен. Тайлер сник, только маты тихо вырывались из его разбитых губ.

– Да идите вы все… – сказал он и поплелся в уборною. Лорен посмотрела на меня, немного смягчив свое выражение.

– Я слышала все, и у меня были подозрения о вас с Беллой, но я никогда не обсуждала это, ни с кем. Не мое дело. И я знаю, ты сделал это из-за нее, не из-за меня, но я благодарна - в любом случае, – она не стала дожидаться моего ответа, просто повернулась и ушла к себе на ресепшн, ведь телефоны докрасна успели накалиться за время ее отсутствия.

Мистер Мейсен так и не появился, но Анжела не двинулась с места, будто бы оценивая ситуацию.

– Ты в порядке? Все еще кажешься сердитым и расстроенным, – спросила она.

– Нет. Я не в порядке. Белла ушла. Она ушла. Все сложно, Анжела, – я сказал слишком сердито. – Извини … Я не хочу срываться на тебе.

– Все нормально, – она, казалось, хотела что-то сказать, но закрыла рот, а затем открыла снова. – Я очень буду скучать по Белле. Знаю, ты, вероятно, не хочешь говорить об этом, так что я просто оставлю все здесь как и ранее, – и она направилась к двери. – Хорошо ты Тайлера отделал, кстати, – сказала она немного самодовольно, выходя из помещения.

Анжела был права. Я не хотел об этом говорить, но приятно было уже то, что ее слова шли от сердца.

Я весь день пялился в документы, думая лишь о своей кареглазой девочке и гневе в ее голосе, когда она уходила сегодня утром. В четыре, когда настало время нашего пятничного совещания, я уже не мог вынести всего безумия вокруг себя и быстро ушел из офиса. Я понесся к ее дому, отчаянно желая поговорить.

Уже знакомое чувство слабости захватило меня, когда Белла, наконец, открыла свою дверь. Она была в форме официантки и пыталась дышать как можно спокойнее, заправляя свой каштановый локон за ухо, а затем, скрестив руки на груди и прислонившись к дверной раме, стала так, чтобы я не смог войти в дом. Губы ее были крепко сжаты, будто она пыталась сдержать поток ругательств. Она ждала, когда я заговорю, попытаюсь хоть как-то оправдать свои действия.

– Изабелла… Мне так жаль…

– Оставь извинения при себе, - ответ ее был резок, лишен хоть какой-либо теплоты - это я вырвал тепло из ее голоса.

– Три раза, Эдвард. Три раза я прощала тебе твою эгоистичность, твою самовлюбленность, твои холодные, жестокие слова, и я впускала тебя в свое сердце каждый раз, когда ты приходил извиняться передо мной. Больше я не могу! Не после того, что случилось сегодня, Эдвард, пожалуйста, я не могу больше терпеть… как ты вновь и вновь разбиваешь мне сердце.

Она всхлипнула, и слезинка покатилась по ее щеке. Я самого себя ненавидел… и был столь беспомощен, совершенно неспособен сделать хоть что-то.

– Я люблю тебя и хочу исправить все … пожалуйста, Изабелла…– молил я тихо, отчаянно желая прикоснуться к ее лицу.

– Ты не любишь никого, кроме себя, Эдвард! – бросила она мне, сверкая переполненными гнева глазами. – Ты способен говорить о любви, лишь, когда в очередной раз на коленях ко мне приползаешь! Боже, какая же я дура!

– Нет … НЕТ, ты не дура, Изабелла … ты не просто очередная женщина! Черт возьми, пожалуйста, я прошу тебя, Изабелла, я люблю тебя. Я будто окаменел в кабинете Мейсена, знаю, что должен был сказать больше, требовать большего, но у меня был шок, я был идиотом!

– Ты прав. И я верю тебе, когда ты говоришь, что любишь меня, но этого просто не достаточно для тебя, Эдвард … отпусти меня. Я не ожидала, что ты все бросишь ради меня. Ты очень большим трудом добился всего, что имеешь… ты должен гордиться этим.

Я знал, что не заслужил ее понимания. Она продолжала, быстро подтверждая мои опасения.

– И все же… Мне безразличны все твои признания на пороге моего дома, ведь никакие слова не смогут искупить той боли, которую ты мне причинил сегодня, – сказала она. Ее голос был тверд: для себя она все уже решила. Я обидел ее гораздо сильнее, чем себе мог представить.

А чего же ты еще ждал, тупой осел! Что она откроет дверь и бросится в твои объятия?

– Отпусти меня, Эдвард.

О Боже, нет…

– Я не могу, Белла. Пожалуйста, выслушай меня … Я исправлю все…

– Прощай, – тихо сказала она. И дверь закрылась, и звук закрывающегося замка пронзил мой слух… и мое сердце, и мою надежду. Я и до этого момента чувствовал себя разбитым, но теперь боль в груди стала невыносимой… и боль эта питала черную ненависть во мне, ненависть к Тайлеру, к своему отцу, а, в основном, к себе.

– Изабелла! – я ударил в дверь ладонью, вспоминая клятву самому себе, что буду бороться за нее. – Белла! Ради всего, что свято в этом мире … ПОЖАЛУЙСТА, открой эту дверь!

Она игнорировала мои мольбы… Но я никак не мог остановиться.

– Белла! – я все бил руками в дверь, надеясь, что она вдруг откроется. Я запаниковал.