Читаем Гордый наш язык… полностью

На протяжении всего XIX века слова эти оставались под подозрением как грубые, простонародные, неудобные в разговоре. Знаменитое: «Ах, мущина, ты уморил меня!..» — известно чуть ли не два века, оставаясь в лексиконе женщин известного рода. «Мужчина!.. мужчинка!..» — это их клич на вечерних улицах Петербурга XIX века. Писатели тонко это чувствовали. Чтобы не сказать мужчина, А. В. Дружинин в 1847 году употребляет в повести слово мужик — все-таки проще.

И. И. Панаев рассказывал, что Дружинин «дамами почему-то называл женщин». Такова позиция представителя «чистого искусства» в русской литературе. Напротив, Н. С. Лесков слово дама предлагал заменить коренным русским словом женщина и гордился своей смелостью. Пошлая, нахальная, вздорная, глупая — вот определения, которые сопровождают это слово в бытовых повестях и рассказах XIX века. Сегодня подобные экспрессивные выражения сопрягаются чаще со словом баба.

Случилось, однако, так, что именно слово женщина за последние полвека, в большей мере, чем мужчина, стало словом, освобожденным от старых предрассудков и социальных ограничений. На его значении сказался тот самый процесс эмансипации, который мы признаем важным социальным завоеванием нашего общества. Это слово включило в себя и значения слов, упраздненных временем: сударыня, мадам, госпожа. Вбирая в себя социальные признаки, свойственные упраздненным словам, заменяя их в обиходе, слово переводит признак пола как бы на второй план, — особенно в эмоциональной женской речи. Отсюда и женщина как обращение, подчас подчеркнуто нейтральное на фоне других слов.

Возникает и различие, с помощью разных слов выражают свое отношение, например, работники сферы обслуживания. Почти одновременно в ателье закройщица произнесет: «Женщина, куда вы лезете?» — и тут же: «У дамы нет подкладки», — в отношении к разным лицам.

Правда, после утраты слов господин и госпожа слова мужчина и женщина больше других оказались подготовленными к замещению старых слов; и сами по себе в своем значении они родились недавно. На юге страны это вошло в широкий обиход, между прочим, и потому, что украинское слово жинко, жиночко может быть переведено только словом женщина. Однако в украинском языке это звательная форма слова, которая и сама по себе является обращением. В русском же языке звательной формы нет уже несколько веков, так что русский перевод живой украинской формы звучит весьма искусственно для слова женщина.

Вообще попытки найти «общее для всех» слово-обращение обречены на провал. Нельзя безнаказанно использовать одно и то же слово общего пользования при обращении к конкретному человеку в самых разных обстоятельствах. В природе русского человека — различать каждого, к кому обращаешься, со всяким вести разговор наособицу. Русский язык потому и противится возникновению любых «общих» слов, что ему при его богатстве легко найти разнообразные формы включения в разговор: пожалуйста, простите, позвольте — здесь соблюдена необходимая мера почтительности и вместе с тем — безличности. От нас самих всегда зависит выбрать форму обращения — и в этом свобода пользования языком.

Многие убеждены, что в других языках искомое «общее слово» имеется, и в качестве примера даже указывают польское пан или английское мистер. Это мнение не совсем правильно, потому что в любом языке слова-обращения имеют и другое назначение, также используются с добавлением имени — для того, чтобы переключить разговор с официального уровня на неформальный. В любом языке эти «общие слова» в частном разговоре также сопротивляются налету официальности.

Вспомним и историю заимствованных слов-обращений, таких, как мадам или мадемуазель: уж на что они были «всеобщими», но именно в этом смысле они и получили со временем неодобрительный оттенок, в вульгарном произношении 1920-х годов превратились в медам да мамзель. Чем шире значение слова, тем безразличнее оно по своим социальным характеристикам, тем обиднее становится со временем, потому что безликость и безразличие обижает современного человека больше, чем вульгарное слово.

Такова точка зрения лингвиста, знакомого с историей всех этих слов и с тем положением, которое сложилось в русском языке. Что же касается общественного мнения, оно может в будущем это мнение опровергнуть, создав столь необходимое общее слово-обращение. Но ни женщина, ни мужчина не будут такими словами, это ясно. Слишком много образов в них, эмоций, переживаний, в том числе и личных. Вот как в романе Ю. Семенова «Аукцион»:

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки