Читаем Гордый наш язык… полностью

Чем в большем почете у нас современное понятие, выраженное в точном и холодном термине, всегда однозначном, тем обнаженней проявляются эмоции, которые по контрасту выражают непосредственное душевное движение говорящего. И обозначается при этом не просто признак, а признак другого признака, случайный, неуловимый, возникающий именно в этот момент.

Слова для выражения «признака признака» постоянно обновлялись: каждое поколение предпочитало свой собственный знак восторга, отвергая все прочие. Окрашенные эмоцией слова всегда мимолетны.

В XVII веке сказали бы просто: «Очень рад». Затем его сменило выражение «Сильно рад», наконец появились уже знакомые нам «Ужасно рад» или «Страшно рад».

К. Чуковский полагал, что ужасно и страшно возникли уже в XX веке под влиянием английских выражений. Нет, не в наше время и не под чьим-то влиянием.

В начале XIX века в петербургских изданиях стали появляться странные сочетания, дотоле незнакомые публике. «Он отлично хорошо говорил по-русски», — сообщал Ф. В. Булгарин о А. С. Грибоедове. Но в то же время и москвич С. Т. Аксаков писал, что «пьеса шла отлично хорошо», а у Ф. М. Достоевского — «отлично хорошо знает». Такая была неудачная попытка усилить старое выражение очень хорошо, показывая высшую степень отличия. Была и другая возможность, говорили: очень прекрасно. На это грамматист XIX века А. Н. Греч заметил: «Также неправильно выражение очень прекрасно. Прекрасно само по себе значит — очень хорошо».

Одновременно с тем в устной речи существовало выражение «Ужасть как!». Сатирики употребляли это сочетание, когда хотели посмеяться над восторженными обывательницами. «Ужасть как ты славен!» («Живописец», 1772); «Я слышала, муж твой ужасть как занят» («Северная пчела», 1833). Вряд ли в те далекие годы дамы думали об английских выражениях. Но «страшное» женское слово ужас они уже впрягли в сравнительный оборот ужас как. Не совсем заменяет слово очень, но близко к нему.

Слово очень предпочитал еще и Достоевский, который, при любви к энергичным выражениям, говорит нередко даже так: мы очень поцеловались вместо мы крепко расцеловались. Обычным словом стало и сильно; его употребляют все — от Пушкина до Тургенева, во многих дневниках встречаем только его: «весть сильно поразила меня», «сильно хочется», «сильно нравится», «сильно одобрил». Не только очень и сильно. Мазурик с Сенной площади «смотрит шибко зажиточным» у Вс. Крестовского, а Подросток в романе Достоевского, мечтая стать Ротшильдом, думает о том, что для него «было капитально важно…» — капитально в связи с капиталами. А с конца 60-х годов пришли в нашу речь слова страшно и ужасно.

Особенно выделяется своим пристрастием к слову ужасно писатель П. Боборыкин, хотя еще в начале XX века стилисты выделяли его кавычками. Встречается и слово страшно, но также только при глагольной форме: «дорога была страшно избита» — читаем у Л. Пантелеева. Люди старшего поколения полагали в ту пору, что вместо крайне можно сказать очень: не так патетично, и подобные «словечки пересаливают какое-нибудь понятие, как, например, страшно, ужасно, когда никаких страхов и ужасов нет, и можно, в большей части случаев, вполне ограничиться бестрепетным чрезвычайно».

Юрист А. Ф. Кони вспоминал, что особенно часто подобные выражения встречались в его практике: «На каждом шагу в описании того, что произошло или могло произойти с потерпевшим». Но это наблюдалось в просторечии, отражало взволнованную речь испуганного человека.

Кроме крайне появлялись и другие слова. Вот — крепко: «крепко болен», «крепко длинная веревка». Неправильными выражениями считал их, как и все современники, учитель гимназии В. Долопчев, который в 1909 году напечатал «Опыт словаря неправильностей в русской разговорной речи»: лучше сказать очень, сильно. Характерное уточнение: сильно уже получило права гражданства наравне с очень, как и очень после XVIII века заменило прежние вельми и зело. Трудно поверить, но триста лет назад очень произносилось очунь и было грубым простонародным, а зело — совершенно нормальным словом! Сегодня зело настолько устарело, растратив весь заряд своей образности, что даже в историческом романе не каждый писатель решится его использовать, настолько оттеснили его и весьма, появившееся на месте вельми, и обычное для нас очень. Но ведь тем временем в смене слов продолжалось развитие степеней выразительности, хотя то, что раньше искали в качественных характеристиках — очень, отлично, капитально, шибко, — на исходе XIX века стали находить в количественных мерах: крайне, крепко, слишком.

Перейти на страницу:

Все книги серии Русская словесность

Похожие книги

Агония и возрождение романтизма
Агония и возрождение романтизма

Романтизм в русской литературе, вопреки тезисам школьной программы, – явление, которое вовсе не исчерпывается художественными опытами начала XIX века. Михаил Вайскопф – израильский славист и автор исследования «Влюбленный демиург», послужившего итоговым стимулом для этой книги, – видит в романтике непреходящую основу русской культуры, ее гибельный и вместе с тем живительный метафизический опыт. Его новая книга охватывает столетний период с конца романтического золотого века в 1840-х до 1940-х годов, когда катастрофы XX века оборвали жизни и литературные судьбы последних русских романтиков в широком диапазоне от Булгакова до Мандельштама. Первая часть работы сфокусирована на анализе литературной ситуации первой половины XIX столетия, вторая посвящена творчеству Афанасия Фета, третья изучает различные модификации романтизма в предсоветские и советские годы, а четвертая предлагает по-новому посмотреть на довоенное творчество Владимира Набокова. Приложением к книге служит «Пропащая грамота» – семь небольших рассказов и стилизаций, написанных автором.

Михаил Яковлевич Вайскопф

Языкознание, иностранные языки