Горец

— Обязательно, — проводит ладонью по плечу, оставляет меня одну в спальне. Обессиленно сажусь на кровать, с тоской смотря на полусобранный чемодан. Как все вернуть былое? Как вновь зажечь его глаза? Или все, доверие утрачено, второго шанса не будет? Я не могу больше так жить, не хочу. Нужно набраться храбрости и, когда Давид вернется, поговорить с ним, разложить все по полочкам и принять решения. Я не воспринимаю сегодняшнюю семью в прямом понимании семья.

* * *

Меня кто-то осторожно гладит по голове. Сил открыть глаза нет. Сил вообще нет. Кажется, последствия отравления и сегодня продолжатся. Все же идея поужинать в ресторане с рыбной кухней была плохая. Главное, что Дину пронесло, вчера звонила, голос бодрячком.

— Спи, моя хорошая, — шепотом произносят над головой. Пытаюсь понять, кто это может говорить, если кроме меня и Хади дома никого нет. Наверное, уже галлюцинации. Нужно сегодня позвонить бабулику, если меня это муторное состояние не отпустит. Не хорошо оставлять малышку на произвол судьбы. Кто-то должен о ней позаботиться, если вдруг я попаду в больницу.

Давид в Париже. С момента его отъезда прошло четыре дня, еще три до его приезда. Каждый день шлет фотки весеннего Парижа, наговаривает кучу сообщений, так как писать некогда. Судя по голосу, ему все там нравится. Я даже немного завидую, человек кайфует от полученных эмоций. Мы же с Хадей продолжаем жить в будничном режиме, иногда заезжая на квартиру, чтобы с рабочими обсудить детали ремонта. Скоро мое убежище будет готово, я смогу сразу переехать, если вдруг мы с Давидом разведемся.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Позыв очистить желудок заставляет меня вскочить с кровати, помчаться в ванную комнату, успев заметить на подушке Давида Хадю в пижаме. Боже, бедный ребенок, третий день наблюдает за полуживой мачехой.

Меня выворачивает наизнанку. Учитывая, что какой день толком не ем, желудок просто завязывается в узел от болезненного спазма. По стеночке поднимаюсь, умываюсь холодной водой, смотрю на себя в зеркало. Капец! Лицо бледное, худое, глаза больные. Мне нужно заботиться о ребенке, Давид оставил на меня свою дочь, а я тут совсем расклеилась. Еще раз умываюсь, чищу зубы и выползаю. Хадя все еще сидит на подушке, смотрит с беспокойством. Тут меня шарахает мысль. Осторожно иду к кровати, присаживаюсь. Она подрывается в сторону тумбочки, берет стакан воды и протягивает его мне.

— Пей, — одно слово, а у меня сердце екает, рука со стаканом дергается.

— Спасибо, мое солнышко, — вымученно улыбаюсь, стараюсь сдержать себя от вопросов, от требований сказать еще что-нибудь. Господи! Она говорит! Она! ГОВОРИТ!

Убедившись, что я выпила воды, забирает стакан и убегает. Я ползу через всю кровать на свою сторону, дрожащей рукой беру мобильник. Почти двенадцать, значит в столице моды сейчас девять. Нахожу контакт Давида, нажимаю вызов.

— Алло, — отвечает после долгих мучительных трех гудков. Открываю рот, спешу порадовать Сабаева новостью, но слышу на заднем фоне женский смех. От неожиданности даже отдергиваю телефон от уха, смотрю на него, как на змею, но потом опять прикладываю. И вместо «привет», «Хадя говорит», спрашиваю:

— Я слышала женский смех?

— Это Элен, — вот так просто сознается муж в присутствии посторонней женщины у себя в номере. Или…или он у нее сейчас?

— Любовница? — стараюсь ехидничать, а у самой ком в горле.

— Так ты ж сама разрешила, — со смешком реагирует Давид, где-то рядом с ним раздается быстрая английская речь.

— Пришли ее фотку, — да, я изверг, готова себя мучать, ковыряться в своих сомнениях, точнее поливать их благодатной водой, взращивая в размерах. Я жду меньше минуты, получаю в вайбер свежую фотографию. Брюнетка. Стрижка под каре. Тонкие черты лица. С приятными формами. А еще у нее рубашка неприлично расстегнута на три пуговицы, как-то небрежно заправлена в брюки. И она босиком. Именно этот факт меня стопорит.

— Миленькая, — выдавливаю из себя. — И как она?

— Тебе в подробностях?

— Можно и без них. Одним словом.

— Самобытная. Приятно общаться с человеком, который понимает, о чем ты говоришь.

— Она ювелир?

— Да. Коллега. Вы как?

— Мы? Отлично. Сегодня пойдем гулять по набережной, это, конечно, не Париж.

— Я рад, что вы не скучаете. Ален, нам пора уже выезжать, давай вечером созвонимся.

— Если я не буду спать к тому времени.

— Я люблю тебя, малыш. Очень скучаю. Поцелуй за меня Хадю, — выдыхаю, словно у основания затушили фитиль у петарды.

— Я тоже люблю тебя, очень скучаю, — мурлычу, усиленно топча ревность в зародыше. Отключаемся. Так, дышать, про любовницу пошутили, а небрежный образ женщины — может это ее стиль.