Горячая весна 2015-го

Освободить приборы не удавалось, для этого надо было покинуть танк и вылезти наружу, а вероятность получить пулю и осколок при этом стремительно приближалась к ста процентам, не говоря уже о том, что неподвижная боевая машина могла схлопотать ещё один противотанковый «подарок» в любой момент. Вести танк «вслепую», по командам командира? Олег не был уверен в своих способностях. В любом случае скорость сильно упадёт, а с беспомощной машиной противник расправится с удовольствием. Тогда — «по-походному»? Но при распахнутом люке башня стопорится и вести огонь танк не сможет. Остаётся… Да, остаётся только маленькая чёрная квадратная кнопка, почти за затылком, за нажатие которой сержанты в «учебке» могли и отжиматься заставить после отбоя. Потому что, будучи нажатой, она отключает контакты блокировки поворота башни и при заезде на бугорок, например, стабилизатор весящей несколько тонн пушки вполне способен её стволом поделить голову механику пополам.

Олег на ощупь ткнул кнопку и, сгорбившись на сиденье, чтобы над обрезом люка торчали только глаза, тронул машину с места.

На растерзанный огнём и гусеницами передний край американцев их танк ворвался одновременно с пехотой. Семь оставшихся танков виднелись далеко впереди.

«Это скольких же нет? — мелькнуло в голове у Олега. — Оба оставшихся из третьей роты прикрывают «самочек», да мы… Значит, троих потеряли?»

Но размышлять было некогда, и он повёл машину вдогонку. Боевой приказ требовал перерезать шоссе Каунас — Клайпеда, до которого оставалось ещё километра четыре, к югу от Расейняя. Скоро американцы должны были прийти в себя и контратаковать.

13 мая 2015 года, 17.30 по московскому времени. Литва

Парашют в кроне дерева повис прочно, и Кузнецову стоило немалых усилий, орудуя ножом, разрезать стропы и спуститься по ним на землю. Первым делом он подобрал автомат и огляделся вокруг. К северу и западу вдоль реки тянулась узкая полоска деревьев. К востоку и югу — почти ровное поле.

Стараясь не обращать внимания на боль в шее, лётчик проверил, работает ли аварийный передатчик.

«Спокойно, только спокойно, — твердил он себе. — Я тянул на север сколько мог. И если город, который я видел, болтаясь под куполом, это действительно Паневежис (а что это ещё может быть!) — значит, я на своей территории».

Обломки самолёта догорали всего метрах в трёхстах. Машина падала плашмя и, если бы не пожар, могла бы сохраниться практически полностью. В голову некстати лез авиационный фольклор:

Прилетели, мягко сели,
Высылайте запчастя:
Два прибора, два мотора,
Фюзеляж и плоскостя.

В ожидании вертолётов ПСС [86]логично было бы остаться на месте, но висящее на дереве полотно парашютной ткани выглядело слишком заметным для любого наблюдателя, и полковник решил, что лучшим решением будет отойти метров на восемьсот и замаскироваться в приречных зарослях.

— Полста двенадцать, — неожиданно проквакал динамик, — я Спасатель три. Идём по пеленгу, будем через несколько минут. Как слышите? Приём.

— Спасатель три, я Полста двенадцать, жду, — откликнулся Кузнецов, поспешно нашаривая сквозь ткань рюкзака с НЗ округлый бок сигнального патрона, — к обозначению себя по вашей команде готов.

— Требуется ли помощь? — сквозь треск донеслось из крохотного динамика.

Пилот как раз нажал тангенту, чтобы сообщить, что помощь ему не требуется, когда в ствол рядом на уровне его коленей ударила пуля, а другие вздыбили фонтанчики жидкой грязи под ногами. Уже падая между корнями ближайшего дерева, он понял, что стрельбу по нему ведут из одного ствола, и звук выстрелов совершенно не похож на те, которые давал «калашников».

«Литовцы? Американцы? Чёрт, вот ведь влип!»

Дав вслепую длинную очередь в направлении противника, Кузнецов откатился по пожухлой траве в грязную ложбинку и ужом прополз по ней в направлении реки, надеясь, что враг потеряет его из виду. Однако попытка поднять голову едва не окончилась для него плачевно: по веткам вокруг защёлкали пули, правое плечо обожгло резкой болью. Неведомый противник передвигался быстрее и оказался значительно ближе, чем в прошлый раз, — очевидно, он приближался перебежками, пока лётчик полз.

Кузнецов ткнулся лицом в мягкую грязь и, подняв автомат над головой, начал стрелять вслепую.

На стрельбище он показывал неплохие результаты, легко выбивая положенную норму, но для этого требовалось хотя бы целиться, а наземный бой неожиданно показался ему куда более страшной вещью, чем воздушный. Впрочем, его «нигга-шутинг» неожиданно оказался успешным, и противник, огрызаясь очередями по два выстрела, был вынужден залечь.