Горячее лето

— Любопытный, значит. Я бы не посчитался с формальностью — с тремя годами. Это не причина. Уедешь?

— Не думала серьезно.

— А когда ехала сюда? Неужели вы с Карповым думали, что здесь так называемой романтики больше, чем, положим, в том же Ленинграде?

— Странный ты, Федор, остроугольный, колючий.

— Вот, вот. Березов говорит: сам себе профорг…

Тоня как-то напрямик спросила, нравится ли он ей. Маня испугалась вопроса, хотела ответить «нравится», но подумала и сказала, что он любит другую. Кого — не сказала, потому что об этом, наверное, Федор никому не говорит.

Все, что можно было исподтишка узнать об Ольге Черемных, Маня узнала. Впрочем, не очень много. Год они с Лещинским прожили в Германии, потом она с ребенком вернулась домой, а Лещинский поступил в военно-медицинскую академию. Секретарем у Борового она работает месяцев восемь. Без руки, а справляется.

Случай свел Маню с Ольгой Черемных с глазу на глаз. У Борового сидели министерские начальники. Потребовались кое-какие сведения, а руководитель отдела ушел на строительство. Бумаги в приемную принесла Веткина.

— Придется подождать, — сказала Ольга Черемных, просматривая бумаги, сортируя их и скалывая скрепками. — Пригласят.

Маня любовалась, как ловко действовала Ольга одной рукой, как бумаги и вещи, послушные этой единственной руке, занимали предназначенные им места. Порядок, во всем порядок. Кажется, в этом и состоит секретарская должность.

«За что он ее полюбил? Если бы позвала она сейчас, пошел бы он за ней?»

— Как вы думаете, — спросила Ольга, — кто прав в драке на Степном: Карпов или Хазаров?

— Карпов. В основном, — ответила Маня и подумала с неприязнью: «Уж тебе-то все равно. Без тебя… драку разнимут».

— А Костюк чью сторону принял?

Ни рука, ни бровь, ни голос не дрогнули. «Знает. Следит за ним, — подумала Маня с возрастающей неприязнью. — Вишь, дела на Степном ее волнуют…»

— По-моему, об этом лучше спросить Костюка.

— Простите, я не хотела вас задеть.

— Не понимаю вас!

— Чувствую, поступила нетактично. Я была с Костюком… дружна. Его мнению доверяю. Мы когда-то пели с ним вместе. Подрастет немного Сергунька, снова музыкой займусь.

Она спохватилась, что надо идти кормить сына. Наскоро проинструктировала Маню: входить по звонку, бумаги подавать не скопом, а по очереди, докладывать четко, коротко, — и ушла.

XXVII

На третий день после собрания Хазаров не вышел на работу. Чрезвычайное происшествие!

Отсутствие начальника почувствовалось с первых же минут. Кинулись его разыскивать. Старший писарь Семкин заявил, что Платон Петрович сегодня не приходил, что такого раньше с ним никогда не бывало и что, следовательно, «что-то стряслось — какое-то несчастье». Послали на квартиру — висит замок.

Карпова вызвали в стройуправление. Главный инженер Ивянский встретил его вопросом:

— Что же все-таки, Карпов, вы с Хазаровым не поделили?

Владимир уважал главного инженера, но не мог простить ему хладнокровного отношения к поселку. Ивянский был крупным специалистом, преподавателем местного строительного техникума и автором нескольких изобретений.

Ивянский сидел в мягком кресле, откинувшись на спинку и вытянув ноги. Одет он был в безупречно сшитый костюм серого цвета, с легким голубоватым оттенком. Неяркий светлый галстук завязан тщательно — ни морщинки.

Слегка бледное лицо его, видимо, не поддавалось загару. Искры седины сверкали не только на висках, но и по всей голове.

— Работу не поделили, — прямо ответил Карпов.

— Так-так, — одной верхней губой усмехнулся тот. — Работы мало? На двоих не хватает?

— Работы — край непочатый.

— Так что же? — продолжал допрос Ивянский, закуривая длинную тонкую папиросу.

Владимир видел, что Ивянский хочет что-то уяснить, оценить, проверить. Но что? Он ведь все знает о поселке.

— Должно быть, характерами не сошлись.

— Вкусы разные?

— Взгляды, методы.

— В работе?

— В работе. Значит — в жизни.

Этот юноша знает, как отвечать. Ивянский слышал о нем разноречивые отзывы, видел его на поселке энергичным, увлеченным. А деловым? Это ведь разные вещи.

— Так вот, товарищ Карпов… Хазаров уступает вам власть.

Главный инженер умеет сказать неожиданно. Скажет — и смотрит прищуренными глазами, касаясь тонкими длинными пальцами подбородка.

Будто бы спокоен. Впрочем, сквозь белизну кожи на щеках заметны кое-где слабые розовые пятна. «Уступает власть», — эти слова подчеркнуты. Они, несомненно, сказаны Хазаровым и переданы буквально.

Возмутиться? Спокойствие, Карпов! Лучше молчать.

— «…И пусть его самолюбие торжествует», — процитировал из того же источника. Ивянский, не отводя взгляда.

— Мне эта игра не нравится, товарищ главный инженер.

— Серьезная игра, Карпов. Вот какая игра: явился Хазаров и попросил отставки.

— Не может быть! Платон Петрович не из таких.

— Да, это верно, не из таких. Он предложил дилемму: Хазаров или Карпов. Понимаете? Я с вами говорю совершенно откровенно.

— Благодарю.

Ивянский поморщился. Его манеры, жесты были неторопливы и законченны, но сейчас он поступился своими привычками.

— Погодите благодарить. Уж лучше тогда слушайте, что я буду говорить.