Горячее лето 42-го

— Я же тебе сказал, что сам управлюсь! Что застыл? Беги, теперь, догоняй этого хитреца. Или может помочь тебе?

Смутившись, я развернулся и, уже на бегу, прокричал сержанту:

— Постараюсь сам справиться!

Да и правда, засиделись мы здесь, пора бы, и пробежаться, как следует. Иваныч бежал не разбирая дороги, прямо через кусты, поэтому, определив примерное направление его движения, я прибавил скорости, рассчитывая вскорости настигнуть беглеца. В мыслях было только одно: 'Врешь, не уйдешь!'. И точно, фора у него была небольшая, и впереди уже было видно, как качались верхушки кустов, и он от страха теперь задыхается, несомненно. Так что, я был уверен, никуда этот Иваныч от меня не денется. Для пущего давления на психику, крикнул, как можно громче:

— Стой! Стрелять буду!

Шум шагов впереди внезапно стих, и тут же раздался жалобный голос Иваныча:

— Не стреляйте! Не надо! Я сдаюсь!

Ну вот, давно бы так! А то придумал, на старости лет, со мной наперегонки бегать по лесу. Я сбросил скорость и переводя дух пошел навстречу санитару, который тяжело дыша, медленно выходил мне навстречу.

— Не хорошо ты, Иваныч, поступил, — заметил я. — Ушел не попрощавшись. Так дело не пойдет. Дорогу в санвзвод помнишь?

Тот, молча, кивнул.

— Вот и ладненько! Вот и хорошо! Тогда, топай вперед и, прошу тебя, больше не убегай, а то у меня нервы не железные, могу и выстрелить ненароком.

* * *

— Итак, что мы имеем? — внимательно глядя на нас, тихо спросил Владимиров. — Эти два друга больше никуда не пропадут?

— Все в порядке, товарищ старший лейтенант, — ответил Зиновьев, — я их связал, как следует. Да и Костя Шумков, в случае чего, не подкачает. Парень надежный, пограничник. От него не уйдут.

— Хорошо, если так, — сказал старший лейтенант.

Наша задержка в медсанбате из-за Иваныча, с Васей, все же, дала определенный положительный результат. Владимиров хотел сейчас подвести итоги и решить, что нам делать дальше. Мы расположились в одной из десятка, пока еще пустующих палаток, любезно предоставленной, в наше распоряжение, начальством санбата.

— Итак. Что же, все-таки, нам удалось узнать?

А узнать нам удалось не так уж и мало. Иваныч, которого я привел к лейтенанту, почему-то, вбил себе в голову, что его непременно расстреляют, едва он нам все расскажет о ночном происшествии в санвзводе и краже сапог. Он начал старательно юлить и отпираться от всего на свете. И только, когда Владимиров уже вконец измучился, слушая его вранье, готов был сорваться и приступить к разговору с ним по-взрослому, 'без дураков', я не выдержал, и пригрозил хитрому Иванычу, что сейчас сам перескажу лейтенанту всю их, с Васей, беседу. Причем, со всеми мельчайшими подробностями, но после этого, естественно, ни о какой пощаде с нашей стороны, пусть даже не мечтает. И тут, разум возобладал — после недолгих раздумий, Иваныч, все ж таки, 'сдулся'. Рассказал, про ночное пришествие диверсантов — 'как с неба свалились, чтоб им….'. Про кражу сапог с трупов — 'бес попутал, товарищ старший лейтенант, не иначе…'. Про то, как обменяли сапоги на водку, у незнакомого рыжего старшины, которого он готов был достать из-под земли и опознать хоть сто раз подряд, если понадобится. В основном, все это мы и так уже знали. Просто, интересно было послушать его версию, и поправить рассказчика, в тех местах, в которых его 'слегка' подводила память. Иваныч же, со своей стороны сознавая, что влип по самые уши, стремился всем своим видом показать чистосердечное раскаяние в содеянном. И готов был оказать следствию любую помощь, какая только может потребоваться. Ради своей драгоценной шкуры, он был готов на все.