Горячка

Я обматерил весь свет, после чего опять свалился на лежанку. Мои друзья медленно издыхали, но я-то еще держался. Раз они уже не жили или потенциально не жили, то не было никакого повода, чтобы я жертвовал собой и оставался здесь ради того, чтобы одним скелетом стало больше. Нужно самтываться отсюда, и немедленно!

Скорее всего, пройдут месяцы, прежде чем я доберусь до цивилизации или ближайшей деревни, которая хоть в чем-то будет на нее похожа — гно своего я добъюсь! Забираю винчестер, немного харчей, а всех остальных бросаю здесь. Нужно спасать собственную шкуру. И не нужно рассказывать мне о солидарности и тому подобных бреднях. Я сражался. Я отдал на это все, что мог. У меня самого почти что не осталось сил. Они не захотели выздоравливать? Пускай умирают без меня!

Это было очень даже логичным. Вот что бы сделал Пауло, зная, что смерть назначила здесь встречу? Смотался бы. Хорошо еще было бы, если бы, со злезами и соплями, он не засадил бы каждому из нас пулю в лоб перед тем, как окончательно углубиться в джунглях.

Я же решение принял. Следовало оставить форт его собственной судьбе уже завтра, на рассвете. Сейчас уже дело шло к вечеру, а при таком дожде темнота наступает очень быстро, так что не было никакого смысла уходить в джунгли к ночи.

Холодный душ и принятое решение меня успокоили. Наконец-то я вышел из этого состояния депрессии и черных мыслей, появившихся под влиянием долгосрочного и безнадежного ожидания. Я вернулся в мастерскую, чтобы хоть немного обсохнуть.

Пауло с Монтанем лежали на спинах, с одинаковой гримасой открытых ртов, вокрытые плетенками по самые подбородки, среди резкого запаха пота и смерти, который пропитал здесь каждый предмет.

Я выпил глоток самогона, сделал пару гимнастических движений и взялся за дело.

Сначала я собрал посреди мастерской все то, что могло им хоть как-то пригодиться. Выставил десять тыкв с дождевой водой. Потом насобирал веток и устроил два новых логова, чтобы им было сухо. Уложил кучу плодов, собранных в «садике» Монтаня.

Еще я собрал громадную кучу дров и разжег костер чуть поближе к их новым спальным местам, чтобы они могли подпитывать огонь, тратя как можно меньше сил. Во время этой работы я все время разговаривал с ними, объясняя, что они должны понять, что я обязан спасать собственную жизнь, и что времени на это у меня осталось немного.

Кроме того, как только я доберусь до людского жилья, то сразу же найму пирогу и вернусь к ним как можно быстрее. Если мне повезет, возможно, повстречаю какое-нибудь племя или отдельных людей, прежде чем возвратиться к куджу, а уже после этого сразу вернусь за ними. Им остается лишь одно: выдержать. Остаться при жизни как можно дольше. Регулярно дышать, ожидая меня.

Затем мне пришлось еще раз обмыть тела моих приятелей и переместить их в сухое место. Ни один, ни другой на это никак не отреагировали.

После этого я приготовил багаж для себя. «винчестер Экспресс», пара мачете, несколько плодов в небольшом кожаном мешочке, изготовленном Монтанем. Духовое ружье и стрелы. Этого хватит. Я заполнял свой дорожный сидор, все время обращаясь к друзьям.

— Не беспокойтесь. Я ухожу. Но вернусь. Слышишь меня, Пауло? Я илду только туда и сразу же назад. Это дело, скажем… пары дней. Мне нужно уйти отсюда. Слыхал, Старик? На моем месте ты сделал бы то же самое. Что, Пауло? Ну скажи, ведь ты бы сделал то же самое!

Это, наверняка, были самые последние слова, с которыми я к нему обращался, но он их даже не слышал, мой бедный старый приятель…

* * *

Рассвет застал меня на кровати Малышки, моей девочки, которую я держал на руках.

— Живи! — объяснял я ей. — Молю тебя, выслушай меня во сне и борись за жизнь. Я тебя не бросаю. Я ухожу, чтобы вернуться. Ты должна это понять, моя любимая, моя маленькая. Элияс уходит за помощью. Он вернется. И ты обязана быть здесь, когда он вернется.

Я ласково поцеловал ее в губы, погладил ее виски, задумался, глядя на ее лицо. А потом раздумал уходить…

Казалось, что потоп никогда не кончится, как будто бы он вел со мной длительную войну на нервах. Лишь ночью случались краткие перерывы, во вемя которых все равно слышался рев стекавших с деревьев водопадов. На несколько мгновений тучи открывали практически круглую Луну, настолько яркую, что ее свет иногда пробивался сквозь дождевую вуаль в форме белого сияния.

Дни уходили. Я отказался уже от всякой мысли про бегство. Понятно, что я осознавал постоянное присутствие смерти, но после первого же рефлекса самозащиты она ушла на дальний план, я ее презирал.

До меня дошло, что мой уход не был бы верным шагом. Какое-то предчувствие, один из тех внутренних голосов, которых я всегда слепо слушался, запретил мне делать это. Переживать приключения — означает еще и иметь с роком, предназначением больше дел, чем обыватель, а это позволяет научиться читать его знаки и сигналы.

Что-то здесь готово было случиться. И я обязан был присутствовать при этом. Такого рода предчувствия всегда очень сложно объяснить.