Тем временем Хэстен сеял разрушение на пахотных землях Мерсии, пока Этельред ожидал в Глевекестре атаки, которая так и не последовала.
На следующий день после того, как Элфволд привел своих людей в Лунден, пришли новости, которых я ожидал. Флот Нортумбрии причалил в Дефнаскире и разбил лагерь над Уиском, значит армия Альфреда из восточных саксов маршировала, чтобы защитить Эксанкестер.
Казалось, саксы обречены. Спустя неделю после вылазки вниз по реке я сидел в зале дворца и наблюдал за тенями, которые огонь отбрасывал на потолок. Монахи пели в похожей на пещеру церкви Эркенвальда, находившейся рядом с мерсийским дворцом. Если бы я поднялся на крышу, то увидел бы отсвет огней к северу и западу. Мерсия горела.
Этой ночью Элфволд оставил надежду.
– Мы не можем просто ждать здесь, господин, – сказал он мне за вечерней трапезой. – В городе достаточно людей, чтобы его защитить, и мои триста человек нужны в другом месте.
Тем вечером я ужинал в своей обычной компании: с Этельфлэд, Финаном, Элфволдом, отцом Пирлигом и Беорнотом.
– Если бы только у меня было еще триста человек, – пробормотал я – и проникся к себе презрением за эти слова.
Даже если бы судьба даровала мне еще триста воинов, мне все равно не хватило бы людей, чтобы взять Бемфлеот. Этельред победил. Мы бросили ему вызов и проиграли.
– Как бы ты поступил на моем месте, господин? – тихо спросил проницательный Элфволд.
Я ответил честно:
– Вернулся бы к Этельреду и уговорил его напасть на датчан.
Элфволд крошил кусок хлеба. Он нашел камешек от мельничного жернова и тер его между пальцами, не сознавая, что делает. Похоже, думал о датчанах, о битве, в которой ему предстоит сражаться, о битве, которую боялся проиграть. Элфволд покачал головой.
– Завтра, – тихо сказал он, – я заберу своих людей на запад.
Он посмотрел на меня:
– Прости.
– У тебя нет выбора, – ответил я.
Я чувствовал себя так, будто проиграл в кости почти все, а потом, как дурак, рискнул всем оставшимся, пойдя на последний бросок.
Я проиграл.
И о чем только думал? Что люди придут ко мне благодаря моей репутации? Вместо этого они остались с теми, кто давал им золото. Этельред не хотел, чтобы я добился успеха, поэтому открыл свои сундуки с серебром и предложил богатство людям, если те присоединятся к его армии. Мне нужна была тысяча человек, и я не смог их найти, а без них ничего не мог сделать.
Я горько подумал о давнем пророчестве Исеулт: что Альфред даст мне силу и я поведу сияющее войско, а моя женщина будет созданием золота.
Той ночью, в верхней комнате дворца, где у меня был соломенный матрас, я смотрел на неяркое сияние далеких огней за горизонтом и жалел, что не остался в Нортумбрии. С тех пор как умерла Гизела, меня несло по воле ветров. Я решил, что призыв Этельфлэд даст моей жизни новую цель, но теперь я больше не видел будущего.
Стоя у окна, у огромной каменной арки, обрамлявшей небо, я слышал пение в тавернах, крики спорящих людей, женский смех – и думал, что Альфред отобрал ту силу, которую мне дал, а обещание сияющего войска обернулось половиной команды, начинающей сомневаться в моей способности куда-либо ее повести.
– Итак, что ты будешь делать? – спросила сзади Этельфлэд.
Я не слышал, как она вошла. Ее босые ноги бесшумно ступали по каменному полу.
– Не знаю, – признался я.
Она подошла и встала рядом. Этельфлэд прикоснулась к моей руке, лежащей на подоконнике, и обвела нежным пальчиком мой большой палец.
– Отек прошел, – сказала она.
– Зуд тоже.
– Видишь? – весело спросила Этельфлэд. – Укус не был знамением.
– Был, но мне еще предстоит выяснить, что оно означало.
Она не сняла ладони с моей руки, ее прикосновение было легким, как перышко.
– Отец Пирлиг говорит, что у меня есть выбор.
– Какой?
– Вернуться к Этельреду или найти монастырь в Уэссексе.
Я кивнул.
Монахи все еще пели в церкви, их гудение порой перекрывали смех и пение, доносящиеся из таверн. Люди искали забвение в эле или же молились. Все они знали, что означают огни пылающего неба, знали, что конец приближается.
– Ты превратила моего старшего сына в христианина? – спросил я.
– Нет, – ответила Этельфлэд, – это он нашел для себя сам.
– Я заберу его на север и выбью из него эту дурь.
Этельфлэд ничего не ответила, просто прижала ладонь к моей руке.
– Монастырь? – без выражения спросил я.
– Я замужем. И церковь говорит мне, что если я не с мужем, которого дал мне Господь, то должна быть целомудренной.
Я все еще глядел на испещренный огнями горизонт; пламя освещало изнанку облаков. Над Лунденом небо было ясным, поэтому лунный свет отбрасывал резкие тени от краев римских черепичных крыш.
Этельфлэд положила голову мне на плечо:
– О чем ты думаешь?
– Что, если мы не победим датчан, не останется никаких монастырей.
– Тогда что же мне делать? – быстро спросила она.
Я улыбнулся.
– Отец Беокка любил говорить о колесе Фортуны, – сказал я и подивился, почему я упомянул Беокку так, будто он остался в прошлом.
Видел ли я приближение конца? Подберутся ли когда-нибудь те далекие огни ближе, пока не спалят Лунден и не выжгут из Британии последнего сакса?