Горящая земля

Кто-то стоял во рву по пояс в воде, и все были беспомощны, потому что мы не могли приставить лестницы к стенам. Датчане, хоть их и ослепило рассветное солнце, сбивали лестницы вбок тяжелыми военными топорами.

Некоторые лестницы, со ступеньками, сделанными из зеленого дерева, сломались, и все равно храбрецы пытались взобраться на высокий палисад. Одна из лестниц из парусины соскользнула вниз, и я наблюдал, как люди тащат ее обратно, на место, пока вокруг них падают копья.

С укреплений снова швырнули огонь, он ярко вспыхнул, осветив шлемы и клинки, но люди загасили угли, втоптав в грязь. Копья стучали по щитам.

Я поднял упавшую лестницу, бросил ее на стену и стал подниматься, но человек не может взбираться по лестнице, держа меч и щит, поэтому щит болтался у меня на спине. Приходилось хвататься за ступеньки одной только левой рукой, в то время как в правой я держал Вздох Змея. Датчанин ухватил клинок моего меча затянутой в перчатку рукой и попытался вырвать у меня оружие. Я дернул меч назад, потерял равновесие и упал на труп, а после по той же самой лестнице уже взбирался Эдуард.

Он был в шлеме, окаймленном золотом, увенчанном плюмажем из перьев лебедя, что превращало его в удобную цель. Я увидел, как датчане ждут, чтобы перетащить его через укрепления и забрать его прекрасные доспехи, но потом Стеапа сбил лестницу вбок, чтобы этелинг упал в грязь.

Я услышал, как Эдуард мягко сказал:

– Великий Боже! – как будто пролил немного молока или эля.

Это заставило меня рассмеяться.

Топорище брошенного топора ударило меня по шлему. Я повернулся, подобрал оружие и швырнул его в лица, видневшиеся вверху, но топор пролетел слишком высоко. Отец Коэнвулф помог Эдуарду встать.

– Тебя здесь быть не должно, – прорычал я священнику, но он не обратил на меня внимания.

Коэнвулф был храбрым человеком, потому что не имел доспехов и оружия. Стеапа прикрыл Эдуарда своим огромным щитом, а копья так и сыпались сверху.

Каким-то чудом ни одно из них не попало в отца Коэнвулфа. Он воздел распятие в сторону издевающихся датчан и прокричал им проклятие.

– Принести сюда лестницы! – взревел кто-то. – Принести их сюда!

Это был отец Пирлиг.

– Лестницы! – закричал он снова, взял у одного из своих людей улей и повернулся к стене. – Попробуйте медку! – взревел он датчанам и швырнул улей вверх.

Стена была примерно десяти футов высотой, и требовалась большая сила, чтобы перебросить через парапет запечатанный улей. Датчане не могли знать, что это был именно улей, – может, они приняли его за валун, хотя наверняка понимали, что человек не может швырнуть валун так далеко. Я увидел, как меч полоснул по улью, потом улей исчез за парапетом.

– Еще один! – закричал Пирлиг.

Первые пять должны были приземлиться на бойцовую площадку. И должны были сломаться.

Ульи были запечатаны. Бран дождался прохладного вечера, когда все пчелы вернутся домой, а потом закрыл все входы илом и навозом.

Теперь оболочка первого улья, которая представляла собой всего лишь высушенный коровий навоз, укрепленный прутьями орешника, раскололась, как яичная скорлупа. И пчелы вылетели наружу.

Пирлиг швырнул второй улей, кто-то швырнул третий.

Один из ульев не перелетел через парапет и упал обратно в грязь, где каким-то чудом не разбился. Еще два плавали во рву, и я никогда не узнал, что случилось с остальными, но первые два сделали свое дело.

Пчелы принялись за работу. Тысячи и тысячи сердитых, сбитых с толку пчел разлетелись среди датских защитников крепости, и я услышал крики испуга и боли. Людей жалили в лицо и в руки; это отвлекло их – что нам и требовалось.

Пирлиг взревел, чтобы его люди приставили лестницы. Эдуард сам прислонил к стене лестницу и попытался по ней взобраться, но Стеапа отшвырнул его в сторону и поднялся первым. Я полез за Стеапой.

Не могу сказать, как был взят Бемфлеот, потому что не помню ничего, кроме хаоса. Хаоса и пчелиных укусов. Зато я знаю, что Стеапа добрался до верхушки лестницы и расчистил пространство на парапете, так дико размахивая боевым топором, что топор чуть не попал в мой шлем, увенчанный фигурой волка. А потом Стеапа перебрался через парапет и пустил в ход топор с убийственной эффективностью. Эдуард последовал за ним. Повсюду вокруг него мелькали пчелы.

– Крикни своим людям, – велел я Эдуарду. – Вели им присоединиться к тебе!

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами, потом понял.

– За Уэссекс! – прокричал он со стены.

– За Мерсию! – взревел я, и теперь воины стали быстро присоединяться к нам.

Я не чувствовал пчелиных укусов, хотя позже обнаружил, что меня ужалили по меньшей мере дюжину раз. Но мы ожидали укусов, а датчане были застигнуты врасплох.

Они оправились достаточно быстро. Я услышал, как женщина вопит им убить нас, и понял, что Скади неподалеку.

Группа датских воинов пошла вдоль площадки, и я встретил их со щитом и мечом, принял на щит удар топора и вогнал Вздох Змея в колено противника. Со мной был Сердик, а слева от меня появился Стеапа. Мы вопили, как демоны, прокладывая себе путь вдоль стены по деревянной платформе.