Горящий рукав (Проза жизни)

Счастье и азарт, когда мы возвращались вечером на берег поселка, не утихали, а наоборот, разгорались, иногда зашкаливая за все пределы. Помню, как мы с другом в местном кабаке схватили золотую груду цыплят табака, что принесли официанты на стол пирующих военных, и выскочили на набережную, и бежали под звездным небом вдоль теплого моря, хохоча и слыша сзади нарастающий цокот сапог, «отстреливались» золотистыми тушками. И удивительно, что все как-то обошлось, через полчаса мы купались в темном море!

Местные мстители появились в тот момент, когда мы лежали на темной лужайке, допивая канистру солоноватого местного вина. Они возникли над нами во всем белом, как ангелы.

— Встать!

— Да чего там... садитесь лучше вы к нам! — ответил кто-то из нас, и благодушие наше окончательно их взбесило.

Посыпались зверские удары, наносимые всяческим шанцевым и слесарным инструментом, кто-то из нас вставал и тут же падал. Наконец прорвавшись, мы рассыпались по кустам. Бой разбился на пары и не походил больше на избиение — удары шли уже с двух сторон.

— Хорош! — кто-то из них дал команду, и они исчезли.

Спотыкаясь, путаясь в обрывках одежды, отплевываясь, мы как бы их преследовали и вылезли на шоссе, где шло обычное вечернее гулянье, яркие фары вырывали из темноты страстные парочки... мстить оказалось некому... может, тот гарный парень с дивчиной и есть главный наш избиватель? Но теперь-то его за что? Оставлять это дело так было невозможно — если не месть, то хоть какой-то общественный резонанс? Мы почему-то оказались на почте, с дрыгающимся синеватым светом в плоских плафонах. Что — тут? Нелепость нашего появления на почте видна была даже нам... но больше ничего другого поблизости не было. Тут мой друг схватил ручку с пером, облокотившуюся на чернильницу, и, тыкнув два раза в воздух, пробормотал: «В глаз, в глаз!» — и выбежал.

Я тоже схватил ручку. Потом вдруг подтянул к себе телеграфный бланк, забытый кем-то на столике, и стал писать. Некоторые живые подробности, особенно после ударов по голове, быстро отваливаются... успею ли записать?

Увлекшись, я взял уже и второй бланк и на третьем уже заметил, что улыбаюсь: толстый дядька в соломенной шляпе нетерпеливо переминался рядом, словно хотел в туалет — может, он и действительно туда хотел, но сперва должен был отбить телеграмму.

— Сейчас! — пробормотал я, подтягивая четвертый бланк. — Извините! — извинился я перед дядькой.

В этом бланке я писал как раз про него — без него этот вечер был бы неполон. К счастью, вошел мой мстительный друг и метнул ручку на стол. «Ушел!» — пробормотал он. И заскрипели перья. Ручки вернулись к своей обычной работе, объясняя нам жизнь, гармонизируя ее, делая выносимой.

Недавно я ехал в метро. В вагоне сидели персонажи, которым, казалось бы, положено ненавидеть друг друга: две разряженные дамы, задерганные работяги, дикого вида юнцы.

Вот дверь открылась, и в вагон вошел богатый господин, всем своим видом показывающий, что в метро он едет впервые в жизни. В руках он держал картонную коробку с надписью «Сифон бытовой». Казалось бы, все должны понимать, что это всего лишь прибор для газирования воды... но — первыми прыснули дамы, за ними захохотали работяги, потом и молодежь. И даже сам хозяин сифона не выдержал и усмехнулся: надо же, что пишут! Все вдруг стали на мгновение едины. И эта любовь к языку, ощущение многозначности, цветастости, роскоши слова, безграничной возможности игры с ним и наслаждения от этого вдохновляет и объединяет всех нас — без этого бы никто из нас не выжил.

Люди, уверен я, делятся не только на классы и нации, но и на людей слышащих и не слышащих. И не слышащие ненавидят слышащих: чего это они там услышали? Чему улыбаются? Ведь ничего же нет!

И при чем здесь политика, да и цены, в конце концов? Ведь в раю, говорят, нет материальной заинтересованности и политики нет — нет ничего, кроме самого рая. И рай этот вовсе не за океаном, а у тебя во рту, и открывается одним легким поворотом языка. Одно слово — и вы в раю, хотя и ненадолго. А почему, собственно, ненадолго? Ведь у нас, слава богу, хватает слов!

Нынче, увы, бушует тезис, сколь распространенный, столь и ложный: «Вот будет человеческая жизнь — тогда по-человечески и заговорим!» Это все равно что сказать, слушая Шаляпина: «Мне бы столько платили — и я бы не хуже спел!» Но ведь когда-то он собрал все силы души и запел — бесплатно. А счастье и богатство пришли потом.

Однажды мне позвонили из «Плейбоя».

— Валерий Георгиевич! Мы очень вас любим — напишите для нас рассказ.

— Не ожидал, честно, — сказал я. — Но вам, наверно, специфический рассказ нужен? Секс? Я в этом не очень.

— Нет. Секс надоел нам... как фрезеровщику стружка! Напишите просто рассказ! Интересный случай из жизни. В Москве случайно не будете?

— Как раз буду!