Горящий рукав (Проза жизни)

Зато уж наш молодой друг «оттягивался по полной»! Он презирал мой риск с самого начала и пошел лишь для того, чтобы снисходительно комментировать мою глупость — чувствуя себя при этом «наверху». Вот обычный их стиль! Что же может из этого вырасти? Даже если бы мы не нашли Джорджтаун — бессмысленным этот поход я бы не назвал. Тут совсем уж наглядно проступило — кто будет всегда любим читателями и за что, а кто — ни за что и никогда.

— Ну вот... только еще две улицы осталось. Попробуем? — в поту и отчаянии предлагал я.

— Давай, конечно! — стойко отвечал Александр.

— Вы разве не понимаете, Александр Семенович, Попов сочиняет свой очередной абсурдистский рассказ, с нашим участием! — язвительно комментировал ситуацию наш юный друг. И он был прав. Вот я и пишу.

Не вышло! Джорджтаун все-таки был! И мы вышли к нему! Речная свежесть после каменной раскаленной духоты, сельские уютные домики, увитые плющом. Глоток свежести, как в стихе Александра Кушнера. И где-то тут жил кумир нашей жизни Василий Аксенов... Все неспроста!

После прогулки по Джорджтауну наш юный друг снисходительно подобрел. Но хватит ли ему души для того, чтобы его полюбили когда-то, как любят Кушнера? Ох, вряд ли. Сколько ни изобретай новые направления и рифмы — ты никого не обманешь!

УФЛЯНД

За долгую свою жизнь я переплыл гигантское Литературное озеро, и плавание это вовсе не отняло мои силы, а наоборот — напитало их. Когда куда-то бежишь, уже на пределе, или наоборот — тоскливо и безнадежно ждешь, единственный способ поддержать себя — повторять любимые строчки. Не так уж много осталось их. И не все помогают. Тем более — в большинстве своем наша поэзия гордится своим трагизмом. Смотришь на цветущего красавца и не веришь, что ему действительно так хреново, как он нагнетает в стихах... А ты вот попробуй помочь!

Володя Уфлянд... Получив от природы все, он только щедро и весело делился и не требовал больше ничего. А чтобы что-то еще получить, надо требовать, а он легкомысленно на это плевал. Чтобы оценить его, надо стоять, по крайней мере, с ним вровень — и Бродский, и Довлатов обожали его.

Странная вещь. Казалось бы, таких, как он, мудрых, добрых, веселых, должно быть в литературе большинство, от таких питается жизнь... а фактически — он один.

А потом я жила в провинции,
Населенной сплошь украинцами,
И меня, увидав возле дома,
Полюбил секретарь райкома.
Подарил уже туфли спортивные —
Но меня увлекали беспартийные.

Это, разумеется, он сказал про себя. Все, занятые делами, интригами и карьерой, сбивающиеся в стаи, прекрасно знали, что Уфлянда в партию брать нельзя, что он обязательно, добродушно и простодушно, немедленно потеряет партбилет, и перепутает пароль, и будет смеяться. И в этом прелесть его и, я бы даже сказал, долг.

Помню его самый главный приход ко мне — настолько «уфляндский», что уж его не забудешь, в отличие от тысяч других визитов, растаявших как дым. Сначала зазвонил телефон.

— Валера, — произнес он нараспев, как обычно. — Разве не сегодня заседание Пен-клуба? Я пришел в дом Набокова в три часа, как было велено, — и никого нет!

— Володя! — обижаться на него нельзя. — Заседание завтра. Так что все почти правильно — и время, и час. Только вот с днем вышла маленькая неточность — завтра приходи.

— Ну, раз уж я на Большой Морской, — произнес он добродушно (хотя многие бы вспылили неизвестно почему), — зайду к тебе. Чего взять?

Я тихо вздохнул. Уфлянд есть Уфлянд! Вообще рабочий день еще в разгаре, но что это будет за работа, о чем хорошем ты можешь писать, если в жизни твоей не осталось места для любимого друга и поэта?

— Ну... чего-нибудь легкого! — произнес я и, сдвинув пишущую машинку, поставил на ее место рюмки.

У всех гениев бывают дуэли — Уфлянда злые завистники тоже нашли. Свет раздражает многих — его хотят погасить. Это странно — почему так ненавидят добро?

Представляю, как он, добродушно улыбаясь, вошел в магазин, долго и весело пререкался с продавщицами, выдавая свой обычный карнавал... Зло накинулось сзади.

Звонок был очень длинный. Слегка удивившись, я пошел открывать. Володя стоял, согнувшись, закрыв свои кудри ладонями, и между пальцами текла кровь.

— Извини... напачкаю тут, — произнес он в первую очередь.

— Ты упал?

— Помогли. Во дворе подстерегли. Схватили сзади, затащили в мусорную нишу, дали чем-то железным по голове и сумку вырвали... вместе с бутылками. Извини!

За время этого рассказа мы прошли с ним, обнявшись, в ванную, я, как мог, разобрался с раной, продезинфицировал ее... но сделать ничего существенного не мог. Кожа на голове была разрублена и разошлась широко.

— Вызываем «скорую»?

— ...Ну давай! — неохотно согласился он.

«Скорая» приехала неожиданно скоро, и Володю увезли. Я позвонил его жене Алле: «Вот... хотели выпить в неурочное время... и вот результат».