Горящий рукав (Проза жизни)

Что он имеет за это все? А все имеет, что писателю нужно. Читателей, во всем мире. Героев, трогательных и живых. Когда едешь с его героем-проводником, и тот поет веселую песню, хлопая по столу, и ты уже знаешь в отличие от него, что через минуту загорится щит, хочется крикнуть: «Ну какой же ты, право, чудак!»

Потом опомнишься, вытрешь пот, оглядишься: ты же дома, а не в «Поезде» едешь! Успокойся. Немного передохни. И снова его «Поезд» потащит тебя.

А потом — мой «поезд» потащит меня. И что еще мне надо, имея таких друзей? Ничего мне не надо. Вспомнишь, как Саша Кушнер шел со мной в душном Вашингтоне, где я пытался найти тенистый рай под названием Джорджтаун, и все усмехались и издевались, когда я приводил всех в очередной тупик, и лишь Кушнер, без единого упрека, терпел и шел. И мы пришли, куда хотели. Что надо еще? Позвонишь Андрею Арьеву, услышишь его всегда бодрое: «Да-да!» — и сразу успокоишься.

Все — есть.

ТЫ НИКОГО НЕ ОБМАНЕШЬ

Блеск формы, набор небывалых рифм — все это очаровывает, но ненадолго. Душа, которая летит к нам на крыльях рифмы, — вот что интересней всего. И если эта душа щедра, широка, нежна — поэта полюбят все, не только специалисты по поэзии. Можно объяснять свою непопулярность плохими временами, интригами врагов, происками реакции, но чаще всего нечитаемость автора объясняется тем, что у него нет души. А может, и есть, но в стихах ее нет. Порой, пообщавшись с автором, жалующимся на интриги, невезуху, литературную мафию, и познав его скудную, злобную душу, хочется сказать ему вслух: «Ну а чего же ты хочешь? Ты никого не обманешь! Ты получаешь ровно столько, сколько отдаешь. Ты хочешь, чтобы тебе помогали. А ты кому-нибудь помог? Разволновался хоть раз из-за кого-то, кроме себя? Тебя полюбят, как только увидят твою нежность. Есть она?»

И тщетны попытки молодых обогнать кумиров — до тех пор, пока они не раскроют своего сердца, не вырастят души. Попытки обойтись без этого, достичь популярности путем частых назойливых презентаций, созданием небывалых, но абсолютно картонных теорий и жанров, участием в модных проектах — все это приведет разве что к популярности среди таких же, как ты, — но отнюдь не к читательской любви. А между тем таким именно путем пытается сейчас «расти» наша молодежь, и, кроме ощущения треска и суеты ничего не остается. «Старики подмяли нас, заняли слишком много места...» Да просто у них есть душа, а ваши души никому пока не видны, и никакие «проекты» тут ничего не изменят.

Вспоминаю писательский круиз по суровой Балтике. Под мокрым снегом я грустно гулял по верхней палубе. Ну и зачем ты здесь? Кому ты нужен? Вдруг я увидел, что с дальнего конца огромной палубы бежит человек. Когда он подбежал, я увидел, что это Александр Кушнер. Он снял шапку. С головы валил пар.

— Ну где ж ты пропадаешь? — с отчаянием произнес он. — Я тебя по всему пароходу ищу! Я там с одним шведом разговорился — он хочет пообщаться с тобой!

Я не помню, что было потом, не помню особого энтузиазма шведа, к которому Саша меня привел. Но всегда буду помнить Сашино волнение, азарт, его страстное желание помочь своему коллеге, не жалея сил. Кто-то другой, более молодой, стал бы так бегать в качку по кораблю? Да ни за что на свете! Другие так не волнуются — поэтому их скучно читать.

Однажды мы с Александром Кушнером и одним молодым поэтом «новой волны» гуляли по Вашингтону. Прогулка была не из легких. Такой жары, духоты я не помнил! И маршрут был не совсем прост. Но после того как мы три дня куксились на абсолютно нелепой конференции, где явно были никому не нужны, я решил взять на себя ответственность и развлечь коллег. С моим убогим английским я, как сумел, расспросил портье, как нам добраться до Джорджтауна. Это, как я слыхал, уютный, сельский, богемный пригород скучного и стандартного Вашингтона. И я думал, что, если мы туда попадем, станем веселее. Но сначала надо было доехать на неказистом метро, напоминающем шахту, до станции Лягушачье болото (название это вызвало презрительную усмешку нашего молодого коллеги — но я-то чем виноват?). Но самое неприятное началось, когда мы на это «болото» вылезли. Улицы расходились веером. И по какой именно нам попасть в Джорджтаун, никто из прохожих не знал... или ленились объяснять? Все улицы были абсолютно одинаковы, мы доходили до конца одной из них, возвращались, и я призывал моих спутников пойти по следующей. Население в этом райончике было не богемным, а скорее бомжовым. И о том, что мы приближаемся к сказочному Джорджтауну, не свидетельствовало ничего. Александр с самого начала оценил рисковость моего предложения, но, однако, пошел. Он знал, что, если его товарищ хочет сделать что-то хорошее, пусть даже нелепое, надо это поддержать, иначе добрые порывы вообще исчезнут. И теперь он терпел и, стойко улыбаясь, шел со мной по очередной душной, нескончаемой улице.

И хотя шансов найти благословленный Джорджтаун становилось все меньше, ни слова упрека не сошло с его уст.