Горящий рукав (Проза жизни)

Перед отъездом он провел тренировочный бой со мной, желая, видимо, и покидаемую им провинцию оставить в подчинении. Битва продолжалась всю ночь — провинция оставаться в подчинении тоже не желала. Назревал этот бой еще в нашем Доме писателей на улице Войнова. Сначала дуэль велась на рюмках, потом на фужерах, потом мы как-то оказались у него дома, в квартире в глубине двора на Невском, между улицами Восстания и Маяковской. Там жил он, с могучей рыжей женой Ингой и малой дочерью Анной. Они, к счастью, в ту ночь были на даче. Стоял деревянный детский манеж, и везде валялись игрушки. Продолжили на стаканах, потом какое-то яростное, слепящее сиянье заполнило все вокруг — и оттуда вдруг реализовался крепкий удар в мою голову. Значительно позже, когда мы трезво и почти научно анализировали этот бой, Андрей мотивировал свою ярость тем, что я трогал игрушки его дочери, — но первый удар по моей бедной голове детским паровозиком нанес именно он. Явственно помню, как жесткие колесики прокатились по моей голове. Крепкие делали тогда игрушки! В этот момент мне почему-то вспомнилась несправедливо убитая Толстым Анна Каренина. И этот свой паровозик на меня напустил! Ярость захлестнула меня. В ход пошли другие предметы. Поражение в этом бою было равносильно поражению в жизни, и мы, несмотря на мощные удары по голове, прекрасно это сознавали. Прошел час или полтора, но бой только лишь разгорался. Тяжесть предметов, которыми наносились удары, все росла. При драке присутствовало третье лицо, знаменитый питерский гуляка, фарцовщик и спортсмен Юра Лившиц, бывавший в лихих переделках не раз и не два. И сперва он, даже посмеиваясь, небрежно пытался нас разнять — мол, «куда этой интеллигенции еще кулаками махать!». Но по резкому нарастанию драки он усек, что дело идет нешуточное и тут поставлена жизнь, — и выбежал в испуге во двор, чтобы, не дай бог, не быть замешанным в убийстве. Потом он рассказывал, как, сидя во дворе, слышал удары и звуки падения тел с грохотом и звоном, а также предсмертные стоны и хрипы. «Куда смотрит общественность, почему не вызывает милицию?» — думал в отчаянии этот далеко не законопослушный гражданин. Потом вдруг все стало затихать. Доносился лишь легкий хрустальный звон посуды, которая не успела еще выпасть из опрокинутых шкафов. Потом, как Юрок рассказывал, вышел я, слегка покачиваясь и вытирая кровь на лице. «А, ты здесь, — проговорил я спокойно. — Ну что? Ко мне?» Мы свернули с Невского на улицу Маяковского. Явственно помню, что уже было светло, хотя белые ночи кончились. Драка, стало быть, заняла ночь. Тут я почувствовал, как что-то мешает мне идти. И с удивлением обнаружил торчащую из-под ремня деревянную рукоятку — это был огромный хлебный нож, даже с хлебными крошками. К счастью, я не пустил его в ход — потом вспомнил, что взял его, больше в качестве трофея, зайдя на общую коммунальную кухню ополоснуть лицо.

— Выброси! — зашипел Юрок.

И я небрежно бросил его на газон с зеленой ровной травкой, которую вижу, как сейчас.

После короткого отдыха мне позвонил Битов. Разговор был довольно мирный и даже дружелюбный — мы оба с ужасом раскаивались в размерах содеянного.

— Что ж ты наделал, падла! — проговорил Андрей (трубка явственно дребезжала... вряд ли мы и ее пускали в ход?). — Мне сейчас в издательство идти — а у меня морда в дверь не проходит!

«Молодец! — подумал я. — Дело помнит! Так что можно не волноваться за него».

— Ну, извини, — произнес я довольно легкомысленно. — Я тоже выгляжу не блеск!

Была пауза, за время которой наши биополя как бы уравновешивались.

— Слушай, — проговорил он уже вполне по-деловому. — Тут соседи зашли...

А... Это с их стороны умно. Хорошо, что они не сделали этого раньше.

— Ну. И чем же они недовольны? — поинтересовался я.

— Говорят, какой-то хлебный нож мы у них взяли. Ты... не заметил этого? — деликатно сформулировал он.

Ну что же. Он прав. Надо налаживать с соседями добрые отношения после некоторых причиненных им беспокойств.

— Ах, нож!.. — вспомнил я. — Он в начале улицы Маяковского. На газоне лежит. Пусть сходят.

Потом была пауза. Мне кажется, что обоих нас искушала мысль — встретиться и попить пивка, и проанализировать бой, уже в деталях и сладострастно. Но — хватит длить ахинею, пора делать дела.

— Пока! — произнес Андрей хрипло.

— Пока!

Надо отдать нам должное (хотя, может, его нам уже отдали) — никогда потом не вспыхивало у нас желания сделать друг другу зло, отомстив за ту драку. По другому поводу — да. А по этому — никогда! Бой был честный, и где-то даже закономерный, и в чем-то даже необходимый. Став частью наших биографий, с ходом десятилетий вызывает он чувства почти сентиментальные. «Ну что? — произносит Андрей, когда мы теперь изредка напиваемся, сидя рядом. — Паровозик где?» — «Спроси у метрдотеля. В ресторане такого класса должен быть». Последний раз мы искали паровозик в Париже, но не нашли.