Горящий рукав (Проза жизни)

Наши отношения были так близки, что он даже пришел ко мне на свадьбу. Решалась моя жизнь. И знаете, что он сказал, уходя? Ни за что не догадаетесь. «Спасибо. Все прошло хорошо. Какая-то рюмочка мне помогла!»

Так вот, оказывается, для чего затевалась свадьба! Его самомнение и самолюбование ничем и никогда не перешибить, никакой дракой. Тем более он вскоре переехал в Москву. И наша разница в том, что драка с ним была последняя серьезная драка в моей жизни, а Андрей их продолжал, наводя нужный ему порядок. Я же следующие десятилетия занимался лишь тем, что наводил внутреннюю гармонию в своих сочинениях, никому по большому счету не нужную.

Андрей видел жизнь с высоты орлиного полета — в основном, разумеется, жизнь литературную: в ней как раз добиться нужного легче всего. Сначала он выстроил интеллигенцию. Считать себя интеллигентом и вдруг заявить, что книги Битова непонятны или скучны, значило объявить себя дезертиром с фронта, где интеллектуальная литература бьется с пошлой. Никто и не осмеливался на это: кому охота марку терять? А так ты довольно легко оказываешься элитой. Андрей, наверное, мог написать и книгу общедоступную — но что стоит вершина, на которой могут побывать все? Таких глупостей он не делал.

Он делал только точные ходы. И не надо упрекать его в корысти — он двигал литературу куда надо. Просто ночевать со своими буквами, не глядя по сторонам, может только литературный идиот — и сколько их сгинуло со своими буковками? А остался кто? Общественное сознание важнее текстов, и смотреть надо на него. Пришла мода на андеграунд — андеграунд и пиши. Выхоленная у нас интеллигенция (я до сих пор обожаю ее и считаю лучшим нашим отрядом) стала вдруг как-то затухать: ни для кого (разве что для рабочего класса и трудового крестьянства) новые перемены не оказались так губительны. Теперь, правда, интеллигенция вновь воспряла — дух воскрешается гораздо быстрей, чем тяжелая промышленность. Но были десятилетия, когда нормальных книг у нас не печатали, да и той же интеллигенции не на что было их покупать. Я тупо пытался приспособиться к неузнаваемой действительности, тачал навеки опозоривший меня эротический триллер «Разбойница». Не там ловил.

И это было тогда, когда Запад протягивал нам дружескую руку! Только дурак тогда не понимал, что у нас уже никогда не будет нормальных денег за нормальную литературу. Только на Западе еще можно было что-то поймать. Там точно знали, какая русская литература теперь лучшая. И он это знал. Потому что сам им это и объяснил. Да так, что они десятилетиями рыпнуться не могли.

Я встретил Битова в ЦДЛ, где пропивал свои «тридцать сребреников», полученных за предательство интеллектуальной литературы, которой, впрочем, никогда и не любил. Появился встреченный восхищенным шепотом Битов: он только что напечатался «там». По мрачной небрежности его повадки было видно: он снова победил! Расчет? Мелкими расчетами он не занимался. Он знал! Да, повадки у него изменились. Не зря он переехал в Москву. Меня он, однако, демократично признал и даже на время сел рядом.

— Пойдем, — сказал он в конце. — Я тебе книгу подарю. Только надо выйти — она в багажнике у меня.

«Багажник? — размышлял я тупо, пока мы шли. — Тогда, наверное, и машина есть?»

Мы вышли через черный ход на улицу Воровского. Он подошел к машине — отечественного производства и к тому же заляпанной. Но отметил я это отнюдь не со злорадством, скорее — огорчился. Андрей распахнул багажник, заваленный бытовым хламом — там даже сияли резиновые сапоги. «Значит, есть и дача», — подумал я, но абсолютно без зависти. Андрей стал злобно ворошить хлам. «Чего ж так злится, если все хорошо?» — удивился я. Но в том-то и разница между удачником и неудачником, что первый злится, даже когда у него все хорошо, и добивается еще большего, а у второго «все хорошо» всегда, хотя на самом деле все плохо.

— Черт! Последнюю, значит, отдал! — произнес он яростно, виня в этом напрасном походе, кажется, меня, и с грохотом захлопнул багажник.

Мы вернулись молча и в ресторане сразу разошлись. Как я понимаю теперь, я мог бы получить «Пушкинский дом», вышедший впервые на Западе. Если он так командовал нашими кадрами, которые решали все, то победить каких-то мягкотелых западных демократов ему не составило труда. Удивило, что в пробитую им брешь он почему-то повел не старых своих дружков, вместе с которыми побеждал в России, а совсем других. Он даже не спросил меня: «А у тебя что вышло?» Что бы у меня ни вышло — все равно я отстал. Надо быть лидером новой волны, а не цепляться за старое! — это он тоже просек. Благодаря ему на Западе долго бушевали «немецкие русские», которых читала только их прилежная профессура. Теперь это прилежно читают и наши студенты: солнце у нас, как прежде, восходит на Западе.