Горящий рукав (Проза жизни)

Крепыш разглядывает Юру. Мимо к решетке несется радостная толпа — драгоценное время ограничено.

— Это ты... про шляпу сказал? — зловеще произносит обиженный.

Можно еще отречься, слукавить!

— Да! — произносит Юра. Потом спокойно добавляет: — Извини.

Люди, подбегая к решетке, залезают на гранитные тумбы... скоро там не будет мест! Крепыш, чуть помедлив, тычет Юре в зубы не очень крепко сжатым кулаком и, развернувшись, мчится к решетке. Да, за слова, тем более меткие, иногда приходится отвечать! — это и я чувствую, вместе с Юрой. Мы стоим молча. Юра вынимает аккуратно сложенный платок. Вытирает губы. Пауза. Потом Юра поворачивается, улыбается. Да, приходится отвечать. Но никакой в этом нет трагедии! Может быть, даже — это торжество.

— Ну что стоите, как засватанные? Вперед!

Вот так вот! Мы радостно мчимся к кованой чугунной ограде. И успеваем еще влезть на тумбы — правда, по нескольку человек на одну.

Тяжелая гусеничная техника грохочет по брусчатке так, что невозможно ни сказать, ни услышать. Мы только обмениваемся восторженными взглядами, поднимаем пальцы. И наконец грохот обрывается. Тишина давит на уши. Какие-то искушенные люди (среди них «шляпа в шляпе») утверждают, что скоро должна пойти тут еще одна колонна, — но, напрасно повисев еще полчаса, люди отцепляются, спрыгивают, идут. Парень в шляпе снова почти прижат толпой к нам, но Юра спокоен — не ускоряясь, но и не замедляясь, идет себе.

— Ничего серьезного не показали, — кидает небрежно Юра нам. И мы наперебой восторженно соглашаемся.

— Это точно, — примирительно произносит и «шляпа в шляпе».

Вот таким вот, как Юра, надо быть, спокойным и твердым, вот так вот переносить удары!

Ночью вдруг выпадает глухой обильный снег и все под собой хоронит. Наутро я выхожу в пушистый двор. От вчерашнего не осталось ничего, только зыбкие воспоминания. Но и они скоро растают, как этот нелепый поздний снег. Но он чем-то очень важен! — я пытаюсь ухватить ощущение за хвост, хотя чувствую, что оно не очень приятное. Но и такие надо ловить! Вот, понял урок этого снега: приготовься, в жизни много будет непонятного, несправедливого, тяжелого, как этот бессмысленный, но на самом деле такой важный день! Надо прочувствовать это до конца. Я долго — любой бы удивился, если бы меня наблюдал, — стою неподвижно, погружаюсь в эту мрачную глубину, усваиваю одну из самых важных истин — и выныриваю неожиданно бодрый. Надо что-то еще сделать, как-то закрепить ускользающее, запомнить эту мысль и этот темный день... а то так и не останется от жизни ничего. Но что можно сделать тут? Все участники — они же свидетели вчерашнего праздника — задавлены этим мрачным снегопадом с темного неба, угрюмо сидят дома, куксятся. А что могу я один?

Как раз самое главное, и самое трудное, могу и должен сделать я один! Небо закрыто высокой кирпичной стеной. Каждый год, когда выпадал мягкий липкий снег, мы кидали снежки в эту «поднебесную» стену, пытаясь перебросить через нее, смутно чувствуя, что тогда вместе со снежным комочком попадем в какое-то другое место, в другую жизнь. Сначала мы добрасывали лишь до половины стены. Потом снежные нашлепки стали восходить повыше — до победы не хватало двадцати кирпичей... пятнадцати... десяти!

Я слепил и кинул первый снежок... десятый... двадцатый. Уже больно было, замахиваясь, закидывать руку назад. Пальцы почти превратились в сосульки — но я все кидал и кидал. Нужно победить эту белую липкость, порвать ее, доказать свою власть над ней — иначе она тебя задавит, сейчас и навсегда! Два кирпича до гребня! Один! Звонкий удар в жестяной бордюр на самом верху! И снова — целых пять кирпичей вниз. Стемнело — а я все кидал и кидал! И вот — снежок, перевалив таинственную границу, беззвучно исчез там! Вот теперь — да. Я постоял, запоминая эту минуту. Потом засунул под пальто обледеневшие руки и побежал домой.

ЛЮБИМЫЕ МЕСТА