Горят огни

Помимо всех прочих достоинств, Таля была еще и отличным стратегом, и я просто не понимала, как в живом человеке может быть одновременно столько талантов. Я и оглянуться не успела, как Таля, уже переодевшись в простенькие джинсы и кофту, собирала нас всех в, надеюсь, не последний путь. На меня она намазала не три, а целых пять слоев косметики, нацепила светлый парик со стрижкой каре и жуткого вида прямой челкой и громадные очки в черной оправе. Белую блузку и костюм из черных пиджака и юбки Таля решила дополнить ярко-красной сумочкой и такого же цвета туфлями, жутко неудобными на самом деле. Разумеется, спорить с сестрой было бесполезно. Зое достался образ попроще, и в глубине души я очень сильно ей завидовала.

Пока мы добирались до места на якобы телевизионной машине, я панически повторяла план действий. Всё было организовано так, что комар носа не подточит: техника, наши корреспондентские корочки и липовые паспорта. Время нашего визита было обговорено еще на прошлой неделе; черт, да у нас имелся даже свой человек на одном из каналов, который при проверке подтвердил, что мы действительно там работаем.

Всё шло как по маслу, и я даже вошла во вкус, задавая вопросы Елисееву. Поскольку во всём мероприятии огромную роль играл человеческий фактор, самая главная часть плана оставалась нерешенной: кто именно сопрет из кабинета необходимые документы. Ситуация располагала к тому, чтобы этим занялась Талина, пока мы водим врага по другой части дома, и Зоя взглядом показывает ей, куда идти.

Меня с самого начала преследует какое-то нехорошее чувство, но я стараюсь игнорировать его ради общего дела. В конце концов, у Тали всё получается: краем глаза я вижу, как она с улыбкой приближается к нам. Чтобы не вызывать лишних подозрений, мы затягиваем интервью, в особенности съемку, еще минут на сорок, и только потом я произношу заготовленные прощальные фразы. Я стараюсь не показывать ни радость от того, что мы добыли долгожданный трофей, ни душащее ощущение, что на самом деле всё очень-очень плохо.

Порой я в этой жизни чувствовала себя не особо умной, но это было еще ничего по сравнению с осознанием, что нужно было с самого начала полагаться на свою интуицию, а не на здравый смысл. Мы уже в холле, когда обеспокоенный охранник, перепрыгивая через ступеньку, спускается к нам и что-то бормочет на ухо своему боссу.

— Задержать их, — только и слышу я, а потом начинается настоящий хаос.

Я не понимаю, как нас вычислили, да и сейчас не самое подходящее время для размышлений. С силой отпихиваю Талю к выходу: самое главное сейчас — уберечь ее, ведь именно под ее толстовкой спрятаны злополучные бумаги. Дима, кажется, тоже это понимает, потому что хватает Талину за руку и тянет к двери, пока туда еще не набежала охрана; бросив ненужную теперь камеру, второй рукой он цепляется за Пересмешницу, я подхватываю ее с другой стороны и у нас, кажется, даже появляется шанс всем выбраться живыми, но телохранители Елисеева открывают огонь.

Я не успеваю ничего сообразить, как Зоя вырывается из нашей цепочки и бежит навстречу охране. У меня нет аналитического мышления и достаточных познаний в геометрии, чтобы понять, что девушка закрывает Диму собой, но меня хватает, чтобы почувствовать: не всех троих, не меня и даже не Талю — именно его. Черт. Пересмешница со своей безумной, переходящей пределы человеческого познания, любовью точно погубит и себя, и нас заодно.

Я ведь уже не настолько наивна, чтобы пытаться спасти всех и сразу, хоть и очень хочется; даже не задумываясь, срываюсь с места вслед за Зоей, жестами показывая ребятам, чтобы сматывались: так будет намного легче. Мне будет гораздо проще вытащить отсюда Пересмешницу, если при этом я не буду переживать хотя бы за них. Кажется, я выкрикиваю такие страшные ругательства, что и Таля, и Дима не пытаются спорить, но у меня больше нет времени наблюдать за ними даже краем глаза: нужно защитить Зою.

Всё действие занимает не больше десяти секунд, но они ощущаются как целая гребаная вечность. Мне остается надеяться, что ребята не полезут геройствовать, как это, черт возьми, приспичило Пересмешнице: мы безоружны от слова совсем, и против пушек никто не сможет ничего сделать; наш с Зоей максимум — выиграть для Тали с Димой время, чтобы они могли спастись, а заодно и рассказать о случившемся.

То, что мы обречены, стало ясно практически сразу. Обернувшись на мгновение, вижу испуганные глаза сестры, в глубине которых — надежда выйти отсюда без потерь. Едва заметно киваю головой, но тут Талино лицо озаряется какой-то гениальной мыслью, и она рывком открывает входную дверь и со всей силы тащит Диму за собой. Я не знаю, что она придумала, да мне и неважно: теперь остается выбраться только нам с Зоей, но эта затея заведомо обречена на провал.