Горят огни

Я не сразу замечаю, как Костя подходит ко мне сзади, но чувствую мужские руки на своей талии и невольно расслабляюсь. Он обнимает так крепко, что еще немного — и не избежать переломов, но бесконечно уютно и тепло, да и сам он весь большой и сильный, что хочется прижаться прямо до смерти.

— Я разберусь, обещаю, — он зарывается носом в мои волосы.

— Лучше я сама, — прижимаюсь щекой к его груди. — Мы ведь родственники, всё равно помиримся, а вам двоим мало ли что в голову стукнет, — в Костиных объятиях так и тянет раствориться.

— Я разберусь, — повторяет настойчиво. — Странно, но именно ты принесла мне смысл, — его голос такой мягкий и уверенный одновременно, что хочется слушать и слушать.

— Смысл чего?

— Всего, наверное, — я даже затылком чувствую, как парень улыбается. — Всё будет хорошо, — шепчет он, и в это безумно хочется верить.

Выйти из комнаты всё же приходится, и первым делом я намерена найти Талю в поисках ответов, но для начала — вдоволь наобниматься с Бродягой, который, кажется, еще больше подрос за это время, и, как и я, безумно скучал. Зарывание братца в могилу подождет, тем более, что Костя решил поговорить с ним сам; наверное, он прав, и эти двое поймут друг друга лучше, чем лицо Ника — чугунную сковороду. Желудок снова требовал пищи, и я, напав на холодильник, не глядя хватаю что-то с полки — это оказывается домашней пиццей — и начинаю жевать на ходу, напрочь забыв про микроволновку: мне и холодное вкусно, а времени на разогревание всё равно нет.

Сестры не оказывается ни в ее комнате, ни на кухне, но я вижу на коврике белые кеды: она дома. Вздохнув, откапываю в груде обуви на черном ходу старенькие, если не сказать старинные, домашние балетки и выбираюсь во двор. Меня сразу же обдает октябрьским холодом, и я жалею, что не накинула на плечи куртку или хотя бы теплую кофту. Возле сарая натыкаюсь на Ника, и мне стоит огромных усилий промолчать: внутри сама собой поднимается ярость. Злая как черт, я разворачиваюсь в обратную сторону и ухожу искать Талю в другом месте.

— Джина? — сестра нашлась за собиранием поздних яблок. — Я думала, ты спишь.

— В гробу отосплюсь, надо поговорить.

— Что случилось? — обеспокоенно спрашивает Таля, вглядываясь в мое лицо. — На разъяренного буйвола ты сейчас похожа больше, чем на человека.

Я сплевываю под ноги, а затем, сорвав с дерева яблоко, начинаю увлеченно его кусать, чтобы хоть как-то снять стресс.

— Ник, — я вгрызаюсь в несчастный фрукт так, словно это глотка злейшего врага, а может быть, даже старшего брата.

— И что на этот раз он натворил?

— Он против наших отношений с Костей, — метким броском отправляю огрызок в овраг. — Кстати об этом, мы всё выяснили и теперь вместе, — обгладывая уже второе яблоко, замечаю удивленный взгляд сестры. — Ну, то есть совсем.

— То есть, нормальная человеческая пара? — уточнила Таля, не веря своим ушам.

Я просияла.

— Да! — а затем запустила в сторону оврага следующий огрызок. — Но вообще я не об этом хотела. Можешь хотя бы вкратце рассказать, что произошло за то время, пока меня не было? Где бабушка? Как меня нашли? — чтобы ускорить процесс, я стала помогать подруге в сборе антоновки.

Всё оказалось хоть и несколько запутанно, но вполне логично. Бабушке Ник подарил путевку в санаторий куда-то на юг, на целый месяц, чтобы не беспокоиться в это время хотя бы о ней. На время ее отсутствия наш дом негласно стал чем-то наподобие штаб-квартиры, поскольку оказался для этой цели гораздо удобнее, чем то место, куда мы ездили на совещания. Даже сейчас дом был полон людей, просто на своем пути я их не встретила, чему на самом деле была несказанно рада.

Таля каким-то чудом умудрялась следить за домом, вникать в курс дела, ухаживать за моим Бродягой, да и вообще быть везде и сразу. Как сестра не забывала при этом еще и ходить в школу, я искренне не понимала, но они с Ником, — я снова сплюнула, услышав его имя, — мастерски запудрили всем мозги враньем о том, что я болею ветрянкой, и никто даже не пытался меня навестить.

Как только Таля с Димой выбрались из Елисеевского дома, то сразу обратились за помощью, чтобы вытащить нас с Зоей. Оказалось слишком поздно, а наши маячки не подавали никакого сигнала: никто уже не исключал мысли, что мы давно мертвы, но нас продолжали искать всеми доступными способами, хоть в основном и не среди живых. Когда Костя очнулся, от него всеми силами скрывали правду, чтобы он не натворил глупостей по своему обыкновению.