Горят огни

Непонятная и бессмысленная игра в гляделки затягивается, и именно тогда, когда я уже готова сдаться, парень порывисто наклоняется ко мне и целует. От неожиданности я даже не знаю, как реагировать, да так и застываю с приоткрытым ртом; если прислушаться к сердцу, что у меня получается лучше всего, то оно просто требует взаимности с моей стороны. Наверное, так оно и есть.

Я не знаю, куда вмиг подевалась вся моя напускная неприступность, но несмело зарываюсь руками в мягкие светлые волосы и отвечаю, кажется, вмиг разучившись целоваться, после чего оказываюсь полностью прижатой к кровати. Костя целует уверенно, сильно и одновременно нежно до невозможности; внутри растекается возбуждение, и я вовсе перестаю отдавать себе отчет в том, что делаю, когда, ведомая каким-то неясным инстинктом, выгибаюсь навстречу и прижимаюсь ближе к мужскому телу.

Невольно вспоминается наше знакомство в автобусе, когда желание накрыло нас обоих с головой, и сейчас я чувствовала что-то похожее, только в разы сильнее. На задворках сознания мелькает мысль, что всё как-то неправильно и не так: всего несколько часов назад мы едва не погибли, Костя сбежал из больницы, так и не пройдя реабилитацию до конца. В соседней комнате лежит простреленный Димас, закрывший меня от пули, Зои не стало двадцать четвертого сентября, чуть больше двух недель назад, а Елисеев всё это время затирал мне что-то про фамильные украшения и пытался заставить меня вспомнить известный лишь ему одному перстень.

И несмотря на это, мне охренительно хорошо. Настолько, что я хочу Костю прямо здесь и сейчас, а на всё остальное — наплевать, по крайней мере, пока мы в нашем личном мире, базирующемся на данный момент в моей комнате. Пока парень выцеловывает каждый миллиметр кожи на моей шее, забираюсь ладонями под его футболку, вожу пальцами по кубикам пресса и широкой груди. Сегодня нас снова чуть не прикончили, это с легкостью могут сделать и завтра; так может, сейчас самое время?

— Сколько можно спа… — конец фразы утонул в хлопке распахнутой двери о стену. Непредвиденное обстоятельство с невероятно радостным и бодрым голосом таращилось на нас во все глаза.

— Ник! — крикнули мы в один голос и отпрыгнули друг от друга. Вот же засранец, почему ему приспичило будить меня именно сейчас?

Брат внушительно откашлялся, а потом, теряясь и заикаясь, произнес:

— Эм, ну, — кажется, от увиденного он напрочь забыл все слова. — Ну, я, это, — Ник замялся, — п-пойду тогда, — развернулся, чтобы наконец покинуть мою комнату, но пошатнулся, врезался в дверной косяк и, пробормотав что-то невнятное, пулей вылетел в коридор.

— Я его закопаю, — обреченно рычу я, а затем уже обращаюсь к Косте: — Походу нас спалили, пора выходить к человечеству, — и киваю на выход.

Тем не менее, парень не спешил вставать. Он сидел на кровати, уперевшись локтями в колени, и смотрел куда-то вниз, а может быть, внутрь себя. Поежившись, я юркнула за дверцу шкафа, чтобы переодеться: то, что мне принесла Таля, подходит больше для лета, чем для октябрьской прохлады, тем более, что отапливается дом неравномерно и в столовой, например, я точно замерзну. С радостью нацепила поверх майки на бретельках любимую клетчатую рубашку, а затем, чуть подумав, со скоростью света сменила шорты на первые попавшиеся под руку джинсы: те оказались темно-серыми, в каких-то молниях и заклепках, и выглядели весьма воинственно.

— Ты идешь? — уже совершенно спокойно спрашиваю я.

— Мы еще не всё прояснили, — боже, что еще может пойти не так? Мне казалось, что несколько минут назад всё уже стало яснее некуда.

Я вымученно улыбаюсь. Если мы сейчас не выйдем добровольно, то вскоре сюда нагрянут все, кто только есть в доме.

— Может, вечером? — ласково смотрю на парня. — В конце концов, пока что нам не дадут поговорить спокойно.

— Нет, сейчас, — упрямо произносит он. — Ты сестра моего лучшего друга, и у нас вообще ничего не должно было быть. Но, — Костя поднимает на меня затуманенно-пьяный взгляд, — кажется, я люблю тебя, — добавляет тихо.

— Кажется, я тоже, — почти что шепотом. — Особенно, когда не ревнуешь на пустом месте и не придумываешь херню, — бурчу себе под нос, но парень слышит.

— Прости, я дурак, — я вижу на его лице грустную улыбку. — Мне тогда совсем сорвало крышу от того, что ты всё время так близко, но я даже смотреть на тебя не имею права.

Нервно сглатываю, предчувствуя что-то нехорошее.

— Мне казалось, что между нами стало всё предельно ясно еще в клубе?

— Просто в клубе в тот момент не было Ника, — выплевывает Костя.

Он хочет сказать что-то еще, но мне больше и не нужно: я и так прекрасно всё поняла. Ладно, с Ником я еще разберусь: в конце концов, это мой брат, и я имею полное право надрать ему зад за такие вмешательства в мое личное; самое, блять, личное, что было у меня за всю жизнь. Но, зная характер братца, вполне можно было ожидать встретить его на кухне с дробовиком, и сейчас мне оставалось лишь устало тереть виски в поисках решения, которое всех устроит.