Горят огни

Почему-то мне больше не хочется спорить, и я покорно натягиваю ненавистный пиджак поверх черного платья: тоже чересчур откровенного в такой ситуации, но других мама мне не предложила. Я едва научилась ходить на каблуках, и еще ни разу не пробовала это делать на улице, но хочу быть такой же крутой, как мама, хоть и не всегда ее понимаю. Мне хочется разреветься снова, но пока что нельзя: потечет тушь. Мама держится просто каким-то чудом: она сохраняла самообладание даже при дяде Игоре и тете Лене, и при бабушке, но потом, закрывшись в комнате, плакала навзрыд часа два и чуть не убила меня, когда я это увидела.

— А зачем нам переговоры? — осторожно спрашиваю я.

— Глава семьи мертв, — мама трясет головой, смахивая новые слезы, — а это всегда сулит большие перемены. Обстановка напряженная, семья уязвима, как никогда раньше, — объясняет она. — В таком случае мы имеем право созвать переговоры и ввести либо временное перемирие, либо мораторий на нападение.

— И сколько длится перемирие?

— Мораторий на причинение вреда членам семьи действует один месяц, — в маминых глазах вдруг появляется какой-то дьявольский блеск, — перемирие он никогда не получит.

Мамины слова звучат достаточно необычно; год назад я слышала о чем-то подобном, но не то чтобы меня тогда это сильно интересовало. Я в курсе, что у нас есть друзья и враги, и главный — если не единственный — Владимир Елисеев. Это имя в семье почти под полным запретом, и я не рискую произносить его лишний раз.

— Ты про того, — я прокашливаюсь, стараясь подобрать более-менее приличное слово, но так и не могу придумать подходящее.

— Когда речь идет про ублюдка Елисеева, в выражениях разрешаю не стесняться, — в комнату заходит папа. — Все давно в сборе, ждут только вас, — он обнимает нас с мамой, — можем ехать?

* * *

Воспоминание прокручивается в голове настолько стремительно, что никто в зале не успевает продолжить диалог: со стороны, наверное, кажется, что я взяла паузу, обдумывая другие варианты, а потому я делаю вид, что это именно так.

— Или, например, мы можем ввести мораторий на нападение, тем самым обеспечив неприкосновенность семьи, — я едва заметно подмигиваю Тале, мечтая прибить ее, а заодно и Ника с Костей за то, что не рассказали мне такое. — Думаю, сможем сделать то же и для наших гостей.

Дядя вновь качает головой.

— Для этого нужна достаточно веская причина. Такое случалось всего четыре раза за всё время, и сейчас не произошло ничего настолько важного, чтобы созывать переговоры, — с грустью в голосе рассказывает он. — Чаще всего это происходит, когда наступают неспокойные времена, — господи, разве у нас они когда-нибудь бывают другими?

Мозг лихорадочно ищет решения: прием — не повод, восстановление особняка — тем более. Должен же быть хоть какой-то выход, а то ведь старшие со своими попытками сберечь семью только окончательно угробят всё, что создал дедушка.

Повисает гнетущая тишина; я наблюдаю активный мыслительный процесс на Костином лице, а потому от моих глаз не скрывается поразившая его догадка.