Горят огни

Наверное, завтра утром, когда я протрезвею, то буду недоумевать, как вообще позволила себе выпустить половину вечера из-под контроля, но сегодня ведь можно? Я чувствую такую же легкость и свободу, как и тогда, в клубе, когда мы с Костей случайно встретились и не менее случайно признались во взаимных чувствах. Прежде, чем мы оказываемся на кровати, на задворках сознания мелькает мысль, что не зря мы позаботились о звукоизоляции в особняке, но хоть сейчас мы не там, сегодня не хочется ни о чем думать; остается только надеяться, что все в доме спят крепко.

Глава 24. Мы зажгли огни

— Таким образом, часть наших планов остается в подвешенном состоянии. Елисеев ведет себя так, словно у него еще есть козырь в рукаве, — вещал Костя на очередном собрании. Я издаю нервный смешок: если быть совсем уж честными, то нам едва удается сохранить стабильность и удержать свое влияние там, где мы его установили в последние пару лет. Дядя Игорь вот уже месяц настаивал на расширении бизнеса, но мы просто не можем себе это позволить, рискуя потерять то, что уже есть.

Казалось бы, всё уже давно поделено, и нам бы жить мирно, но Елисеев, ничуть не уступающий нам по силе, стремится нас превзойти. Если он установит монополию, это обернется плохими последствиями не только для нашей семьи, которую попросту сотрут с лица земли, но и для всего города. Конечно, до этого ему далеко, но сто́ит отвлечься — и вряд ли нас уже что-то спасет.

Мне кажется, что при дедушке такого не было: я могу ошибаться, да и случалось ведь всякое, но у меня сложилось ощущение, что Елисеев его побаивался. Что-то мне подсказывает, что бардак в семье начался тоже только после смерти деда, который до последнего старался контролировать дела. К сожалению, два главных в семье человека тоже не всегда были объективными: дядя многого не видел за своими детскими обидами, а Леонида Викторовича, похоже, до сих пор мучала жажда мести. Ник только недавно стал активно выражать свою позицию, а Костя вообще до последнего пытался отказаться от бизнеса.

Мне уже два дня как семнадцать, но я до сих пор не разобралась до конца, хоть и стала понимать намного больше; к тому же, до совершеннолетия любая моя подпись еще должна быть заверена подписью дяди, но радует то, что по договору, составленному мамой, он не имел выбора и был обязан подтверждать мои решения. Таля же и вовсе юридически не имела отношения к нашему «Вестерн Анлимитед», но зато в семье мы обе имели право голоса наравне с дядей и со всеми остальными; дядя-то, может, так и не считал, но ведь и не он один имел голос. Было безумно страшно вдруг сделать неправильный выбор, но я подбадривала себя тем, что мама в моем возрасте уже добилась уважения в семье: если у нее получилось, получится и у меня.

Во мне боролись неуверенность в себе и желание доказать — в первую очередь себе — что я не зря занимаю место в семье. Дядя, чтобы не наваливать на меня всё и сразу, хотел показать мне офис где-нибудь после окончания школы или хотя бы после Нового года, и очень удивился, когда узнал, что наши с Талей кабинеты уже почти готовы.

Вообще-то, мы были не одиноки: помимо всех, кто тоже участвовал в управлении и появлялся на совещаниях, у нас имелись союзники, пусть мы и были намного крупнее и занимали главенствующую позицию в своеобразном альянсе. Елисеев мог похвастаться примерно тем же самым, и мы были равны почти во всем, не считая одной мелочи: он был одержим загадочным фамильным перстнем, нашим фамильным перстнем, и это делало его уязвимым. Вместе с тем он не упускал случая подобраться к семье ближе, и после нападения на нас все жили, как на пороховой бочке, в ожидании внезапного удара.

— Нам нужно приставить к Елисееву своего человека, — предлагает горячо нелюбимый мной Аникеев.

— Полегче, среди нас нет смертников, — первым возражает Ник. Боже, как же он прав: хватило и Зои, а ведь та задача была намного менее рискованной, чем постоянное нахождение рядом с этим человеком.

Аникеев, имя которого постоянно вылетает у меня из головы, как-то очень недобро ухмыляется, и я ловлю себя на мысли, что если бы он учился в Хогвартсе, то точно попал бы в Слизерин.

— Зато есть человек, которого он не станет убивать, — он переводит взгляд на меня. — Ты ведь провела у него больше двух недель, и вернулась живая и здоровая. К слову, — во мне растет непреодолимое желание расквасить ему лицо, — тебя, кажется, называли Камикадзе?

Я наклоняюсь ближе к собеседнику и подпираю подбородок кулаком, сверкнув глазами. Главное — по случайности не сорваться.

— Если бы за время пребывания у Елисеева мне удалось бы раздобыть хоть какие-то сведения, то не сомневайся, мы бы повторили этот трюк, причем уже давно, — я растягиваю слова, попутно считая до десяти, как советовали, но останавливаюсь на восемнадцати, с тоской отметив, что данный способ успокоения снова мне не помог.

— Тебе ведь даже делать ничего не нужно, — скалится Аникеев, — такой схожести с матерью достаточно, тебе остается только пару раз похлопать глазками и вовремя раздвинуть ноги.