Горят огни

Имя было мне знакомо, однако по ощущениям я впервые видела этого человека. Он сказал, что произошла авария, и родителей не стало: их не успели спасти. Он сказал, что я практически не пострадала, не считая сильного удара головой, из-за которого и наступила кома, и многочисленных синяков и ссадин. Почему-то я сразу почувствовала, что он врет, ведь с обычными синяками не попадают в реанимацию. Только сейчас я заметила, что на мне живого места нет — практически полностью мое тело было обмотано бинтами, из него торчали какие-то трубки, на руке и обеих ногах был гипс.

Еще этот странный мужчина сказал, что мне нужно теперь переехать в Россию, на родину мамы — здесь, в Лондоне, как и во всем остальном мире, родственников у меня нет. При слове «Россия» в голове сразу всплыли имена: Таля, Ник. Бабушка. У меня есть бабушка? Вполне логично, у всех есть бабушки. Кто такие Таля и Ник? Я помнила лишь имена, но ни один образ так и не отпечатался у меня в сознании. Кажется, один раз мы с родителями приезжали в Россию, все-таки там невесть откуда взявшаяся бабушка. А может быть, два или три? Ни черта не помню.

Что папин помощник-юрист говорил дальше, я мало слушала. Какой-то подсознательный, животный страх подсказывал: это подстава, надо бежать. Бежать быстрее из этой белой до тошноты палаты, где стены так давят, что становится нечем дышать. Бежать быстрее из этой страны, забыть все, как страшный сон, но забыть что? В голове пусто. Еще одна волна паники накатила, когда я вновь попыталась вспомнить что-то стоящее. В мыслях закрутились только воспоминания из России, больше похожие на сухие факты, значит, я все же там была, — но я даже адреса своего не могла сейчас вспомнить.

Да, у меня есть бабушка, она живет в Москве. Таля и Ник — мои двоюродные брат и сестра. Теперь хотя бы понятно, откуда то и дело в мыслях проскакивают русские слова, но… я действительно не помню, что это за люди, какие они вообще: в памяти не осталось ни внешности, ни характера, ни хотя бы малейшей детали, которая бы что-то прояснила. Нет, я вспомнила еще кое-что, самое страшное, пожалуй, что я слышала за всю свою жизнь, — тот мамин шепот: «Они нас нашли».

Неужели авария не была просто несчастным случаем, как мне рассказывают сейчас?