Горят огни

Именно поэтому с физикой проблем никогда не было, хотя к физичке, Анне Павловне, у меня по определенным причинам выработалась стойкая нелюбовь, поэтому двойке по ее предмету я бы не расстроилась даже тогда, когда она играет роль для аттестата. А вот домашку по химии я теперь отчаянно пыталась скатать из решебника на перемене, открыв прямо с телефона какой-то сомнительный сайт. Тали не было в школе с самого утра, и на звонки она не отвечала, и нужно было как-то выкручиваться.

Если честно, я бы давно забила на уроки и понеслась бы ее искать, если бы Ник уже не занимался этим лично. Сестра не ночевала у бабушки, и та была уверена, что Таля у нас, но в особняк она вчера даже не заезжала, видимо, решив немного отдохнуть. Как ни странно, я даже тревоги не чувствовала в этот раз почему-то, зато из-за этого в полной мере чувствовала себя ужасным человеком.

— Ты в порядке? — неожиданный голос за спиной заставляет подпрыгнуть от неожиданности, свалившись в конечном итоге с подоконника, на котором я обустроилась. — Выглядишь уставшей, — заботливо подмечает Артем Смольянинов. За ним по-прежнему бегали девчонки, хотя с осени, а особенно после Нового года, одноклассник заметно сник и закрылся в себе. Мы перебрасывались парой фраз иногда, но Смольянинов перестал почему-то быть общительным, даже сидеть на уроках предпочитал один и почти ни с кем не разговаривал. Удивительно, что он подошел ко мне сам.

Знал бы он, что сейчас я положила все усилия воли, чтобы не закричать, потому что ну какой нормальный человек подкрадывается вот так, со спины.

Состроив кислую мину, я демонстрирую однокласснику тетрадь с криво нацарапанными задачами. Я так спешила, что совсем не смотрела, что и куда пишу, и все строчки скакали по границам разных клеток: еще немного — и решений было бы вообще не разобрать.

— У меня еще две минуты и три номера, — наплевав на вежливость, с азартом отворачиваюсь обратно, к подоконнику. — Как думаешь, успею?

— Нет, — не оставляя сомнений, отвечает Артем. — Да стой ты, — заметив, что я продолжаю увлеченно черкать что-то в своей тетради, он убирает ее у меня прямо из-под носа. Наблюдая, как через всю страницу тянется теперь след от ручки, я больше всего на свете хочу стукнуть одноклассника по голове. — Возьми мою, — с этими словами в моей руке оказывается аккуратная толстая тетрадь с нарисованным на розовой обложке смешным котом.

Облегченно выдыхаю: ну, хоть одной проблемой на сегодня меньше.

— Спасибо, — легкая, совсем формальная улыбка. Я ведь привыкла, что мне многое достается сразу, стоит только бровью повести, и благодарности никто обычно не ждет, поэтому хватает чаще всего простого, едва заметного кивка. Все всё понимают.

Я всё равно добавляю вот это сдержанное «спасибо», иногда еще прикрываю глаза на пару секунд, это вообще высшая степень признательности. Как-то уже вросла под кожу та действительность, что зачастую все, кого я благодарю, просто делают то, что должны, а в последние месяцы количество таких людей растет в геометрической прогрессии, и выходит, что мне должны вообще все вокруг.

В этом, пожалуй, уже даже нет ничего удивительного, как когда-то раньше.

Всё так, как и должно быть. И одновременно с этим — что-то до жути неверно, как искаженная картинка реальности, где не совпадает какая-нибудь незаметная на первый взгляд, но очень-очень важная деталь.

«Главное — не потерять себя», — эхом проносится в голове голос Димаса. Он всегда подбирал нужные, правильные слова.

Артем уже сделал несколько шагов в сторону кабинета химии, криво улыбнувшись на прощание.

— Подожди, — непроизвольно вырывается у меня. Одноклассник замирает, но не оборачивается, и я вижу, как напрягается линия плеч под клетчатым пиджаком. — А как же ты? — подбежав ближе, вкладываю тетрадь обратно в его ладонь.

На этот раз Артем улыбается тепло и искренне, и я не сразу замечаю, что и я тоже.

— У меня уже проверяли в прошлый раз, сегодня точно не будут, — успокаивает он. — Если спросят, то скажу, что по привычке принес старую тетрадь, которая уже закончилась, — покопавшись в рюкзаке, Артем извлекает на свет такую же тетрадь с котом, только фиолетовую и уже изрядно потрепанную временем. — Видишь, как чувствовал, что надо ее взять.

На этот раз Артем улыбается искренне, но в глубине его глаз засела необъяснимая глухая тоска, которую ничем, наверное, уже не выковырять. Я знаю, у него проблемы с отцом — видимо, у всех сыновей бизнесменов так — и честно предлагаю помощь, впрочем, прекрасно зная, что здесь я ничем помочь не смогу. Даже если сделать Смольянинову-старшему какое-нибудь выгодное предложение, то как вписать в договор пункт: «оставьте сына в покое»?

Ладно, он ведь сам предлагал дружить, поэтому нет ничего странного, если я спрошу.

— Дело только в отце? Или есть что-то еще?

Одноклассник нервно сглатывает, и, когда я слышу тихое «нет», чувствую — врет.