Горят огни

— Чем ближе экзамены, тем больше он звереет, — добавляет Артем, уже вполне честно. — Сегодня утром сказал, что не хочет быть моим отцом, — в интонации нет совершенно никаких оттенков, и это еще хуже, чем злость или грусть, даже вместе взятые. Когда вот так безэмоционально — это уже крайняя точка. — Как будто я так рад быть его сыном, — Смольянинов отворачивается, чтобы не дай бог не встретить в моих глазах сочувствия, которое так легко можно принять за жалость. Гордый. Это я очень хорошо знаю, я ведь и сама всегда такой была.

— Знаешь, у тебя он хотя бы жив, — невесело сообщаю я, не сразу осознав, что именно сейчас сказала.

Так уж вышло, что подробности о моих родителях в школе решили не афишировать, и знали правду только Таля с Костей, естественно, и директор, поскольку он принимал мои документы. Максимум — какой-нибудь завуч или секретарша, которая заводила папку с личным делом. Одноклассникам я ничего никогда не рассказывала, чтобы избежать ненужных слухов и обсуждений, жалости, да и в принципе любого затрагивания болезненной темы. Артему Смольянинову правда вырвалась как-то сама собой.

Если подумать, он знает и так, ведь если даже отец ему не рассказывал, то на новогоднем приеме Артем понял всё сам.

— Только ты, пожалуйста, никому не говори, — вкрадчиво прошу его, для убедительности подергав за рукав.

По едко-горькой усмешке я понимаю, что ни причин, ни объяснений Артему не требуется: он прекрасно знает их и сам, чувствует на себе, поэтому даже не пытается спрашивать. В этот момент начинает вдруг казаться, что это он мой брат, а не Ник, с которым мы так сильно отличаемся. С Артемом Смольяниновым — мы похожи как две капли воды иногда, только раньше мне было не так заметно.

— Всё в порядке, — заверяет он, — только твой отец наверняка был не таким, как мой.

— Да, ты прав, — закусив губу, я опускаю взгляд, но тут же поднимаю обратно, смотрю вплотную. — Только ты своего еще можешь обнять, а я уже нет.

От ответа одноклассника спасает только оглушающая трель звонка, и мы бежим в кабинет со всех ног, потому что за опоздание химичка нас обоих вздернет на длинной страшной лампе, висящей над ее столом, и скажет, что так и было. Таких последствий лучше не допускать: в прошлый раз даже Косте не удалось меня отмазать.

Что-то внутри обрывается и камнем падает вниз, когда в начале урока объявляют, что тетради с домашним заданием сегодня соберут у всех. К такому мы готовы не были, и может, мне стоило просто прогулять? Но бежать уже поздно, и краем глаза я вижу, как Артем объясняется с химичкой. Надежда, что всё обойдется, гаснет пропорционально тому, как хмурится Алла Федоровна и насколько зловеще мигают отблески ламп в стеклах ее очков.

Я даже сделать ничего не могу, мою тетрадь уже давно забрали. Даже если сейчас поднимусь и скажу, что сама сперла у Смольянинова домашку, чтобы выдать за свою, — химичка не поверит, и будет только хуже: Артем уже наговорил столько, что станет сразу понятно, что он сам отдал мне тетрадь.

Из школы я сегодня ухожу с пятеркой по химии и замечанием за неподписанную тетрадь. Артем — с двойкой и пометкой «не выполнил д/з» в дневнике.

Следующим утром я прихожу с чувством вины за одноклассника, а Смольянинов — с жутким синяком на всю скулу. Сначала я думаю, что к нему после уроков опять прицепились какие-то мутные ребята, но по тому, как он отводит взгляд, понимаю: отец. Господи, да он совсем с ума сошел.

— Мне жаль, я не хотела, чтобы так получилось, — подбегаю к нему на первой же перемене и отчаянно надеюсь, что мои вполне стандартные извинения не прозвучали неискренне. — Слушай, давай я сама подъеду к нему и всё объясню, — предложение очень рискованное, и за такое я точно огребу, в первую очередь от Кости: Таля до сих пор не выходила на связь, и перепуганный парень сегодня вообще собирался не пускать меня в школу, но оставить Артема с такой несправедливостью — просто невозможно.

— Да отцу неважно, — морщась от боли при каждом слове, объясняет одноклассник. Пожалуй, и правда друг. — Я тоже не собираюсь больше возвращаться домой.

Черт возьми, как же знакомо. Только мой побег был спонтанным необдуманным решением, а Смольянинов, похоже, прожил с этой мыслью не одну бессонную ночь и не один домашний скандал.

— Знаешь, я тоже из дома уходила, — улыбнувшись тому времени, вспоминаю я. — В прошлом году, в мае, я ведь не уехала в Лондон, как всем сказали, я сбежала в Верхний Тагил, — пожалуй, это был один из самых неудачных и непродуманных побегов в человеческой истории. — И волосы тогда же отрезала. Правда, меня в Верхнем Тагиле всё равно быстро нашли, но я и оттуда сбежала, отправилась автостопом по городам, — если бы была возможность, я бы еще раз это повторила, пожалуй.

— А потом? — с нотками безысходности спрашивает Артем.