Горят огни

— Я восемьдесят семь лет не пользовался телефоном и никогда не буду! — спорил ювелир, пока мы с Кешей и Яной уговаривали его хотя бы попробовать.

— Дедушка, тебе восемьдесят девять, — стараясь подавить рвущийся наружу смех, поправляет Яна, вызывая у Дементия Кирилловича новую порцию негодования.

Может, старик и победил бы, но из прихожей вдруг послышался жуткий грохот, а Бродяга завыл еще протяжнее, и я инстинктивно уже, как будто всю жизнь только этим и занималась, метнулась туда, где лежал пистолет. По позвоночнику пробежал неприятный холодок — верный предвестник опасности — а в голове сразу забегал просчет ситуации: если попали в дом, значит, положили всю охрану, и имеющимися силами в три калеки мы отпор точно не дадим. Пожалуй, надо было составить завещание заблаговременно, хотя сейчас оно было бы бесполезно: я бы оставила всё Тале, а она тоже здесь, рядом со мной, испуганно дышит прямо в ухо.

— Ну и бардак у вас здесь, — отряхивая пальто от снега, из прихожей вышел недовольный Ник. От нахлынувшей волны облегчения тело резко расслабилось, и пришлось хвататься за стену, чтобы не свалиться на пол. — Вы почему в аэропорт не приехали? — брат осмотрелся по сторонам. — Я прождал вас полдня, замерз, как собака, — для убедительности он пару раз шмыгнул носом. — А чего вы такие странные?

— Я тебя убью, — пообещала Таля, направив на брата Кешин зонт, как копье. — Предупредить можно было?

Ник поднимает руки, успокаивая сестру, и пятится в сторону.

— У Джины занято весь день, а вы с Костей не берете трубку, — объясняет он.

Ну конечно, занято, я ведь с самого утра звоню в поисках горничных. А Костя, дырявая голова, видимо, забыл ему сказать, а я из-за внезапного визита теперь чуть не умерла от страха.

— В общем, мы поедем в Питер на следующих выходных, — свою глупо-растерянную улыбку я вижу как будто со стороны. — Потому что сегодня к нам переезжают Яхонтовы.

— Все? — с неподдельной радостью спрашивает брат.

— Вообще все, — мрачно подтверждаю я. — Даже собачка.

Ник остается помочь с переездом, хотя в этом нет надобности: грузчики уже перетаскали практически всё, даже любимую мебель Дементия Кирилловича, просто чудом не развалив ее по пути. Я привыкла уже, кажется, ко всем чудачествам, а для себя сделала вывод, что те, кто живет в России, в цирке не смеются. Те, кто связан с нашей семьей, пожалуй, даже плачут.

Меня сложно было удивить какой-либо неадекватностью, особенно после всех девяти кругов ремонта, но Яне Яхонтовой удалось: девушка сшибла огромную антикварную вазу и даже этого не заметила, во все глаза таращась в другой конец коридора, куда только что вышел Ник. Кажется, нам с братом предстоит серьезный разговор, потому что если я даже не запомнила, из какой страны и эпохи была разбитая Яной ваза, то Костя историю очень любил, и еще одного такого случая просто не переживет.

До самого вечера Ник еще всячески пытался помочь, причем везде, где он на самом деле только мешал. Яна больше ничего не ломает и не роняет, но в этом я не уверена, ведь не могу находиться везде и сразу.

— Пожалуй, я останусь на ночь, — брат догоняет меня на лестнице, на пути в мой любимый зал с камином. — Вообще сразу нужно было сюда переезжать, жить всем вместе гораздо удобнее и веселее, — взъерошив мне волосы, он вприпрыжку поднимается дальше, напевая что-то из Сплина.

Видеть его таким особенно странно и непривычно. Ник всегда был этаким жизнерадостным дебилом, но последние полгода были настолько тяжелыми, что брат превратился в угрюмого ворчуна. Собственно, это было ничуть не лучше, но он хотя бы думал о делах серьезно. Как этот большой ребенок будет справляться теперь, когда у нас непочатый край работы, которую нужно сделать до окончания моратория, представлялось с трудом.

Костя вернулся только к вечеру, когда уже давно стемнело, а развешанные по стенам и деревьям гирлянды вовсю подсвечивали двор. Я бы упрекнула его, что ужин остыл, и теперь придется разогревать в микроволновке, и будет невкусно, но ужина не осталось как такового: Яхонтовы вместе с Ником и Талей смели всё, что приготовил новый повар, не оставив ни крошки. Вся кухня уже ушла отдыхать, и парень так и остался бы голодным, если бы у меня не были припрятаны личные запасы.

— Привет, — он привычно притягивает меня за талию и оставляет на губах короткий поцелуй. Иногда даже кажется, что мы женаты уже лет десять, а то и все двадцать, настолько близкими и родными стали эти действия. Стал он сам.

Я не менее привычными движениями разматываю мягкий кашемировый шарф, встряхиваю его, чтобы очистить от снежинок. На сушилку положу потом, когда парень пойдет переодеваться, а пока что можно обнять, просунув руки под зимнее пальто, приподняться на носочках, положить голову на мужское плечо, уткнуться носом в теплую шею и еще пару минут просто ни о чем не думать.

Чувствовать, как же я люблю, когда он возвращается домой.

— Еще наворкуетесь, голубки, — в прихожую влетает Ник, хотя я точно помню, что он собирался лечь спать пораньше.