Горят огни

Я сосредоточена так, как никогда. Всё ведь просто, и папа как будто почти не смотрел на мишень, а я никак не могу попасть хотя бы в семерку; нужно быть внимательнее. Глаза натыкаются на памятку, как правильно держать оружие, и я мечтаю провалиться под землю: всё это время я соединяла в одну линию только мушку и мишень, а про первую точку забыла напрочь, как и забыла ее название. Ладно, как она называется, не так важно: главное, что я поняла принцип.

Наблюдая за последней попыткой, папа даже прищуривается, словно не верит в происходящее. Он подзывает молчаливого инструктора и просит того показать последнюю мишень, сам обводит маркером пулевые отверстия и считает. Пересчитывает раз пять, прежде чем вдруг хлопнуть меня по плечу, от чего я даже приседаю немного.

— Восемьдесят один, — лучась счастьем, объявляет папа.

Сначала я думаю, что он шутит, но, взглянув на мишень, понимаю, что это правда. Похоже, в стрельбе из пистолета и правда нет ничего запредельно сложного.

* * *

Я даже не успеваю удивиться вернувшемуся воспоминанию: пока впечатление свежо, словно я снова вернулась на три года назад, я прицеливаюсь уже как следует, правильно, и после хлопка выстрела система оповещает: «восемь». Дальше получается девятка и еще три восьмерки, семь, десять — я едва не пускаюсь в пляс от радости — и следом шестерка, это наверняка потому, что я расслабилась после удачного выстрела. Девять, семь — и я слышу ровное «восемьдесят». Что ж, это уже неплохо.

Чтобы закрепить успех, я расстреливаю еще одну мишень и перехожу к следующим. Здесь просто белый холст, но к системе подключен проектор с изображением: маленькая мишень то появляется, то исчезает в разных местах, и это почему-то оказывается легче, чем обычный недвижимый круг. Промах выходит неожиданно: я стреляю точно в десятку, как мне кажется, но пока пуля летит к цели, мишень неожиданно исчезает, и система засчитывает этот выстрел как неудачный. Расстроившись из-за этой неудачи, в следующий раз я попадаю абсолютно мимо, и по мере того, как во мне вскипает злость на себя и на всё вокруг, выпускаю в мишень еще несколько патронов, пока та не исчезла.

— Если не попала, нужно ждать следующую мишень, а ты шмаляешь, как ненормальная, — тихий голос за спиной.

На мою талию ложатся сильные руки, и я откидываю голову назад, кладу Косте на грудь. Вся ярость куда-то улетучивается, оставляя после себя только слабость в ногах и чувство защищенности, которое всегда приходит вместе с Костей.

— Ненормальность — это у нас семейное, — лукаво улыбаюсь я. — Лучше покажи, как надо.

Вымученно улыбнувшись, парень достает свою незаменимую «беретту» и делает несколько выстрелов. Система не успевает оглашать результаты, запинается и начинает сначала, под конец только замолкает и выдает: «девяносто семь».

— Для стрельбы нужна чистая голова и сосредоточенность. Когда много думаешь или поддаешься эмоциям, ничего не получится, — объясняет Костя.

— Попробуй тут с тобой не поддаваться эмоциям, — ворчу я, — ладно, сейчас попробую еще.

Отключить мысли получается с горем пополам, и первые три раза я попадаю точно в десятку, затем сразу семь — слишком обрадовалась — и восемь-девять; впрочем, еще раз звучит «десять», и конечный результат составляет восемьдесят девять из ста.

— Вау, — в серых глазах — смесь удивления и восхищения. — Скоро уже мне нужно будет у тебя учиться, — парень притягивает меня к себе. Я совершенно по-ванильному бросаюсь ему на шею и крепко-крепко зацеловываю, но почти сразу отпрыгиваю, как ошпаренная, вспомнив о его ранении. Костя смотрит на меня прибалдевше-счастливым взглядом, и по нему так и не скажешь, что парень гуляет по офису с продырявленной ногой.

— Спасибо, — смущаюсь невесть от чего, а по лицу расползается улыбка до ушей. Кажется, я поверила в себя по-настоящему, больше, чем когда-либо.

— Но вообще лучше и правда позаниматься с Ником, он спец по таким делам, — мягко подытоживает парень. — Я, конечно, стреляю нормально, но мне никогда не нравилось это делать.

Я улыбаюсь.