Горят огни

Покупая браслеты с затяжкой — два тонких кожаных шнурка с металлической вставкой, на которой написано «верность», думаю о том, что они имеют двойной смысл, и так мне нравится даже больше. Быть может, мы никогда не сможем всецело принадлежать ни друг другу, ни самим себе, ведь в первую очередь мы — часть семьи Леоноро, но где-то в глубине теплится надежда, что однажды у нас получится вздохнуть спокойно.

Пройдя всего на пару метров дальше, я замечаю сувенирный ларек, и сама не знаю, зачем ноги ведут меня внутрь, но с другой стороны, ни разу с моего появления в Москве я не глазела ни на разномастные магниты всех немыслимых форм и размеров, ни на фигурки Кремля в снежных шарах, ни на футболки с медведями, а всё это оказалось очень интересным. Если бы была туристкой, точно бы скупила полмагазина, как это было в Питере.

Меня привлекают еще одни браслеты, металлические, из сплошной полоски неизвестного металла, согнутого в почти полный круг.

— Сколько такое стоит? — уточняю у продавца.

— Пятьсот рублей, гравировка в подарок, — приветливо улыбается бородатый дядечка в шапке-ушанке и шарфе, раскрашенном под российский флаг.

— Дайте два, пожалуйста, — достаю из кошелька две бумажки по пятьсот рублей и, подумав, незаметно вытаскиваю вместе с ними третью.

— Какую надпись делаем?

Вопрос вводит в ступор, потому что как раз об этом я не подумала. Имена — слишком банально, а никакой «нашей» песни, откуда можно было бы вставить строчку, у нас с Костей никогда и не было, хотя наш музыкальный вкус во многом сходится. Но, пожалуй, любимая книга у нас одна на двоих.

Нацарапав на предложенном мне обрывке бумаги две надписи, я слышу просьбу погулять полчаса и с чистой душой отправляюсь за третьим чебуреком и большим стаканом карамельного латте. В памяти как-то сам собой всплыл наш диалог о переводе «Гарри Поттера», и поэтому самая сильная цитата о любви на его браслете будет на английском, а на моем — на русском. Это кажется правильным.

Ночью с тринадцатого на четырнадцатое, когда Костя засыпает, я тихо пробираюсь на кухню с намерением испечь лучший торт в своей жизни. В который раз грущу из-за Костиной аллергии на вишню, ведь вишневые начинки — самые вкусные, но можно испечь «красный бархат» и вырезать коржи в форме сердца. Как хорошо, что с появлением в нашем доме повара Евгения всех продуктов и кулинарных приблуд на кухне стало в избытке, и даже красители для теста наверняка найдутся.

Я заканчиваю уже под утро, когда сонная Лиза спускается делать на всех завтрак.

— Никому ни слова, — убрав свое творение в холодильник, прикладываю палец к губам, — это сюрприз.

Лиза понимающе кивает, и я бесконечно рада, что сегодня именно ее очередь готовить: объяснить Евгению было бы сложнее хотя бы потому, что я до сих пор его побаивалась и старалась лишний раз не пересекаться.

Я стараюсь подниматься по лестнице бесшумно, но в кромешной тьме получается не очень: я два раза спотыкаюсь и еле успеваю ухватиться за перила в последний момент. Телефон от греха подальше, чтобы не зазвонил вдруг среди ночи на всю кухню, я оставила в спальне, и теперь не могла воспользоваться фонариком, о чем уже успела пожалеть.

Когда я врезаюсь в кого-то в коридоре, сердце от страха колотится как бешеное, а я сама не могу даже закричать — и хорошо, что не могу, а то перебудила бы весь дом, и я, замерев в ужасе, просто слушаю, как громко кровь стучит в висках и как тихо матерится старший брат.

— Ты что тут делаешь?

— Джина? — шипит Ник. — Какого хрена ты…

— Тихо, — я одергиваю его за рукав. — Мне нужно было подготовить сюрприз Косте, — спешно добавляю, пока брат опять не начал возмущаться.

— Женщины, — раздраженно рычит Ник, и мне не нужен свет, чтобы увидеть, как он закатывает глаза.

— Ты так и не ответил, — напоминаю я. — Я не отстану, — стараюсь придать своему голосу грозную интонацию, но могла и промолчать: брат и без того знает, что я привыкла добывать ответы любой ценой.

Ник тащит меня дальше по коридору, к своей комнате, и быстро заталкивает внутрь, а затем, оглянувшись по сторонам — и что в такой темноте собирался увидеть? — сам проскальзывает в комнату и плотно закрывает дверь.

— К чему такая секретность? — я выжидающе смотрю на него снизу вверх, скрестив руки на груди.

Брат недовольно ворчит с высоты своего роста, оттягивает момент, но, пожевав губы, выпаливает:

— Не только ты готовишься в четырнадцатому февраля, — и сразу отводит взгляд. — Я хотел написать песню, — признается он, подстегиваемый моим молчанием, — но я не очень могу в вокал, если честно. Это Костя хорошо поет, а я только на гитаре три аккорда умею и немного на барабанах.

Старший брат совсем поник, не оставляя сомнений: сюрприз готовится не для кого иного, как для Яны Яхонтовой.

— А по коридорам зачем шастал? — грозно наступаю я.

— Спускался вниз, чтобы не помешать никому гитарой, — угрюмо отвечает Ник. — Я бы просто подарил что-нибудь, но понятия не имею, что ей может понравиться.

Я была бы рада подсказать, но мы с Яной почти не разговаривали, и ее вкусы оставались для меня загадкой.