Горят огни

Я могла бы сказать и сейчас, могла бы — мы с Талей, в общем-то, не договаривались, скорее поняли друг друга без слов. Но Костя не смог бы скрыть реакцию на новость, особенно утром, спросонья, и Ник наверняка спросил бы, в чем дело. Мне было прекрасно известно, что от лучшего друга у Кости утаивать не вышло бы, пусть даже каких-то жалких четыре часа. Несмотря на все разлады в прошлом, которым я была причиной, эти двое всегда, может, даже до моего рождения еще, были чем-то большим, чем друзья — почти как братья. Мне ли было не знать, что такие связи бывают не менее, а порой и куда более крепки, чем родственные?

Но и родственные связи, конечно же, никто не отменял.

Именно поэтому, когда часы бьют десять, а мы размещаемся в только что выбранной нами уютной гостиной в бирюзово-золотых тонах, мне очень сложно смотреть Нику в глаза. Ощущение складывается, как будто не Яна, в которую старший брат влюблен без памяти, нас предала, а я — его.

Яна Яхонтова на совете не присутствует: мы решили пригласить ее позже, если понадобится. Вот тут Таля уже привлекла Марса, чтобы следил — и охранял, потому что мы не знаем наверняка, что и как Синицын может придумать, чтобы ее достать. Надеяться на то, что он забьет и забудет, настолько рискованно, что даже глупо. Я уже достаточно разобралась в неписаных законах нашего мира, чтобы это понимать.

Излагая суть дела и пересказывая историю Яны, мы с Талей то и дело переглядываемся, чтобы случайно не сболтнуть лишнего. Все проходит довольно гладко: хоть парни и засыпают нас вопросами, на которые мы не знаем ответа, потом мы все вместе строим логические цепочки и рассуждения, проясняя ситуацию еще больше.

— Какими именно сведениями владеет Синицын? — уточняет Костя, потирая виски. — Может, ничего существенного? — надежда в его голосе до того неискренняя, что вопрос оказывается чисто формальным. Может, чтобы подбодрить Ника.

Старший брат как раз отмалчивается, хотя старается поддерживать разговор, как будто все в порядке, держится хоть и отстраненно немного, но с присущей ему жесткой решимостью, и выдает его только неестественная бледность и искусанные в кровь губы. Глупый, прячет все, что на душе, как будто до сих пор не верит, что мы — семья. Еще ведь только вчера я подумала, что брат окончательно оттаял и стал по-настоящему нам открываться.

Каждый раз, как мой взгляд, случайно или нет, падает на Ника, меня до боли знакомо раздирает изнутри, как будто это я виновата во всем. Точно так же было после аварии — это я очень хорошо помню, хоть и было это теперь как будто вовсе не со мной.

Таля нервно сглатывает, видимо, решая, говорить или нет. Вздохнув, признается:

— Я находила у себя жучок, — тихий, упавший голос.

Не дав никому толком осмыслить это заявление, сразу добавляю:

— Зато у нас теперь есть столько закрытой информации о Богдане Синицыне, сколько мы и представить не могли.

— Да Синицын просто пидор, что тут представлять, — ворчит Костя еле слышно, и часть фразы приходится угадывать.

Ник складывает руки в замок, и такой жест, зная брата, не предвещает ничего хорошего.

— Разницы нет, — отрезает он. — Как будто помощь нам может искупить вину.

— Не может, — сразу соглашаюсь я. — Именно поэтому Яна не разгуливает сейчас по дому, — на этих словах брат бледнеет еще сильнее, выдавая истинные эмоции с головой, — а сидит под охраной в своей комнате, — Ник облегченно выдыхает, чересчур шумно, чтобы это осталось незамеченным для всех.

Все и так уже в курсе — Димас, вероятнее всего, догадался сам, — поэтому тактично молчат.

— И что теперь? — может показаться, что брат спрашивает в пустоту, но я чувствую, что он обращается почему-то конкретно ко мне.

Господи, да как же ему сказать-то.

— Мы не будем ее убивать, — слова даются через силу, но затем наступает небывалая легкость: груз решения теперь разделяется на всех нас. — Но, конечно, безнаказанным такое оставаться не должно.

Мы по очереди накидываем варианты, что можно сделать, но смерть и правда оказывается одним из самых гуманных способов расплаты.

— Пусть пока так и сидит в комнате под арестом, — махает рукой Костя, — а там уже что-нибудь придумаем.

Внезапный холодок по коже заставляет меня вздрогнуть: возможно, когда-то так решалась и моя судьба, если побег из дома можно было считать предательством семьи. Я ведь тоже потом сидела в четырех стенах, только в моем распоряжении была не одна комната, а почти целый дом. Теперь я, кажется, понимаю, почему меня в прошлом августе держали взаперти, и Костя прав как никогда: помимо домашнего ареста это еще и самая надежная защита из всех возможных.

Мы сходимся на том, что общее собрание все-таки нужно — хотя бы предупредить всех — и лучше с ним не тянуть, поэтому назначаем на вечер. Заодно будет, что обсудить с Марсом, он ведь должен был разработать примерный план как раз к сегодняшнему дню.