Горят огни

Пока Таля с Димой собираются в офис, просить у наших химиков сделать какое-нибудь отмывающее чудо-средство, я лихорадочно думаю о том, с кем же оставить Яну. Говорить ее родным не хотелось, но можно усилить охрану на территории и в самом особняке.

А еще побыстрее расправиться с Синицыным, а то не сегодня завтра он поймет, что его птичка вырвалась на волю, и нагрянет за ней прямо к нам. Закончить мысль не удается: она теряется в шорохе одежды за спиной и прикосновении холодных пальцев к запястью, и я, отступив от дверей обратно, внутрь гостиной, удивленно оборачиваюсь.

— Спасибо, — одними губами произносит Ник.

— За что? — пожимаю плечами. Ответ мне известен, но старший брат слишком долго мнется, чтобы его озвучить, поэтому приходится самой. — Я сохранила жизнь Яне не из-за тебя, а потому, что Синицын сделал ее жертвой обстоятельств.

В какой-то степени так и было. Редкая женщина, разочарованная и обманутая, не приложит все силы, чтобы стереть обидчика в порошок. Богдан Синицын, не захотевший отпускать ее, сам сотворил оружие против себя же. «Или просто подкинул нам очередную проблему», — услужливо подсказывает внутренний голос.

— А если бы нет? — со страшными, совсем сумасшедшими глазами спрашивает брат, на этот раз по-настоящему хватая меня за руку. — Если бы, допустим, это было полностью ее решение? — я только открываю рот, чтобы сказать, что не собираюсь играть в эти «если бы», как Ник продолжает: — Если бы мы с ней были вместе, например, и потом открылась бы такая правда, — он выжидает паузу, — что бы ты выбрала?

Я едко ухмыляюсь.

— Предоставила бы выбор тебе.

И вот не жалко, ни капельки не жалко и даже не стыдно, потому что еще свежа память, как из-за Ника мы с Костей чуть не потеряли друг друга навсегда. Но мимолетное удовлетворение от маленькой мести сменяется новой волной вины, и я, убедившись, что все покинули гостиную, порывисто обнимаю брата в знак поддержки.

Ведь родственные связи все-таки никто не отменял.

— Мы найдем выход, обещаю, — дотягиваюсь, чтобы потрепать его по плечу.

— Я сам, — коротко, но очень веско бросает Ник, сжав челюсть.

Его взгляд становится цепким и сосредоточенным, как будто он уже что-то решил, но я не задаю вопросов: с таким вот твердым и суровым «я сам» не спорят. Он уже не маленький и уж тем более не нуждается в опеке младшей сестры — уж тем более, такой бедовой, как я. Но все же в глубине души поселяются сомнения, что Ник со всей присущей ему фамильной Снегиревской импульсивностью еще натворит дел, расхлебывать которые неизменно придется всем вместе, и хорошо бы хоть издалека его проконтролировать: если не ради него самого, то хотя бы для общей безопасности.

Вообще-то, нам было бы неплохо поторопиться и вклиниться в машину к Тале и Димасу, ведь я как раз настроилась на продуктивную работу в офисе, но стоило зайти в комнату, чтобы переодеться во что-то более подходящее, как я была самым что ни на есть хулиганским образом перехвачена Костей.

— Я никуда тебя не пущу, пока не выспишься, — то ли в шутку, то ли нет, предупреждает парень.

Глядя в зеркало на свои мешки под глазами, куда помимо урожая картошки уместилась бы еще пара бездомных котят и целый погреб с бабушкиными закатками, я хочу возразить, что на это понадобится лет десять, но внезапно — а может, вполне ожидаемо? — не нахожу сил даже на это, и просто молча даю Косте переодеть меня в его самую удобную футболку. Словно со стороны наблюдаю, как парень укутывает меня в кокон из одеяла на нашей кровати и понимаю, что бесконечно ему за это благодарна: сама я бы ни за что этого не сделала и честно дожидалась бы позднего вечера, чтобы уснуть, как надо, хотя в глубине души понимала, что к ночи наверняка найдется еще какое-нибудь неотложное дело, и сон снова придется отложить до лучших времен.

Честно говоря, порой мне кажется, что все лучшие времена давно уже закончились, а новые не наступят, и мы просто медленно летим в пропасть, как мотыльки — на свет.

Костя плотно задергивает шторы, чтобы мне не помешало солнце, хотя на такие мелочи я давно уже не обращала внимания. Я только пытаюсь еще что-то ворчать о делах, которые не сделают себя сами, и о том, как безответственно с моей стороны просто завалиться спать посреди дня. Постояв с минуту над кроватью, словно обдумывая что-то, парень просто молча ложится рядом и притягивает к себе, обнимает поуютнее.

Сразу становится тепло и хорошо.

* * *

Когда я просыпаюсь, Кости рядом не оказывается. От этого сразу чувствуется грустная пустота, но стоит лениво выбраться из кровати и подойти к окну, чтобы в душе разлилось приятное умиротворение: еще светло, а это значит, что до назначенного собрания еще далеко, а в особняке сейчас никого, кроме прислуги и Яхонтовых в неполном составе.