Горят огни

Размеры дома таковы, что проще позвонить на мобильный, чем разыскивать человека по трем этажам, когда его нет в спальне, но мне почему-то нравится искать самой, бродить по коридорам и лестницам, думать, где же он может быть. Находить Талю всегда легко: она очень любит гостиную с малахитовым камином и большую столовую и терпеть не может библиотеку. Диме, кажется, все равно, где находиться, и каждый раз я натыкалась на него в самых разных местах. Ник предпочитает в особняке самые удаленные и уединенные места, но если встречаешь где-нибудь Яну Яхонтову — он наверняка поблизости.

С Костей тоже оказалось довольно просто: парню нравилось находиться на кухне, когда там нет поваров, и в своем кабинете, где он любил не только работать из дома, но и просто подумать в тишине. Я, по природе своей испытывающая настороженность к людным местам, очень его понимала.

В этот раз, правда, я замечаю Жилинского совершенно случайно, проходя мимо голубой гостиной, напоминающей волшебно-красивые залы в старинных дворцах, по которым водят экскурсии. По комнате разносится пряный запах глинтвейна, такой завораживающий, что мне кажется, будто уже чувствую на языке сладко-терпкий вкус горячего вина и специй, хотя до столика с бокалом еще несколько шагов.

— Сколько времени? — зеваю, прогоняя остатки сна.

Вытянув ноги на диванчике, Костя задумчиво листает на ноутбуке какой-то документ: наверняка договор или отчет — и даже не дергается от неожиданности, даже не моргает, только лениво щурится, всматриваясь в правый нижний угол экрана.

— Половина пятого. Глинтвейн будешь?

— Мог бы и не спрашивать, — улыбнувшись, подхожу ближе и делаю глоток. Во рту разливается приятное тепло, приправленное кислинкой лимонной дольки и легкой жгучестью коричной палочки в бокале.

Мягко рассмеявшись, Костя ловким движением руки утаскивает меня на диван, и я, еле удержав равновесие, приземляюсь рядом с парнем. Отхлебнув из бокала еще, понимаю, что случайно приговорила уже половину напитка, и, отставив его обратно на столик, обращаю все внимание на ноутбук.

Когда я, выспавшись, полна сил и энергии, хватает всего лишь пробежаться глазами по экрану, чтобы уловить суть.

— Это же чистейшей воды компромат на, — вчитываюсь в инициалы, — какого-то Дайнеко, — фамилия кажется знакомой. — Подожди, это не тот Дайнеко, который в девяностые, если верить слухам, увозил и продавал людей в рабство на Ближний Восток?

— Он самый, — подтверждает Костя, — только это были и не слухи. А если верить документу, то он и до сих пор этим промышляет.

— Вот скотина, — вырывается у меня. Даже для нас это уже слишком. — Он ведь работает с Елисеевым, — скорее утверждаю, чем спрашиваю: я видела Дайнеко в нашем «списке ликвидации».

Парень снова кивает.

— Еще интереснее то, что прислал мне эту информацию Аполлон Иванович Кудрявцев, тоже союзник Елисеева.

С Кудрявцевым я никогда не пересекалась лично, но читала в семейных архивах, что когда-то он пытался работать с нами. Подробности уже стерлись в моей памяти за ненадобностью, но, кажется, его привлек в дело еще Елисеев, а потом Кудрявцев не сразу переметнулся к нему: все пытался наладить бизнес с нами.

— Это ведь его непосредственные подчиненные как-то подбросили в клуб Ника наркоту? — уточняю на всякий случай, хотя прекрасно знаю ответ. Именно Кудрявцев контролировал всю наркоторговлю в столице, а где-то и за ее пределами. Наша семья тоже не была святой в этом плане, но наши каналы проходили вдали не то что от Москвы, а от всей страны в принципе: я читала что-то про Бразилию, Мексику и Китай, но трафик был давно налажен еще дедушкой, а теперь и подавно находился под контролем доверенных, но достаточно отдаленных лиц, чтобы в случае чего подозрения не пали на нас.

— Именно, — Костя со вздохом снимает очки, которыми пользуется только за бумажной работой, и потирает переносицу. — Кудрявцеву нельзя верить, но мотив подставить союзника у него имеется: они с Дайнеко уже не первый год пытаются оттяпать друг у друга сферы влияния.

Взгляд выхватывает отражение в зеркальной мозаике на стене: мои глаза сверкают недобро-озорным огоньком, и поначалу это даже пугает, но Костя спокоен, как будто видел это уже не раз и не два. Пожалуй, дело в том, что раньше в такие моменты рядом не случалось зеркал, и мне просто негде было увидеть притаившиеся во взгляде хищные искорки.

— Скоро будет минус два, — губы сами изгибаются в улыбке, — нам ведь ничего не стоит стравить их друг с другом в напряженный для обоих период.

— Верно, — ошарашенно соглашается парень. — Хотя такие приемы, вообще-то, мы оставили в девяностых, и уже лет десять так не делаем…

— Да пофиг, — перебиваю я, чувствуя, как улыбка расползается шире некуда.