— Не знаю. С момента, когда я сбежала из дома, было как-то не до этого, — я старалась побороть невесть откуда взявшееся желание закурить, хотя я даже ни разу не пробовала, и все еще бесконечно злилась на сковороду и буквально приросшее к ней яйцо. — И мне было окей. Но когда я его вижу, даже на фотографиях, когда слышу на записях его голос, то не могу ничего с собой поделать. Он буквально везде: с тех пор, как я стала изучать его папку, я вижу напоминания о нем буквально в каждом чертовом предмете, постоянно! — от переполняющих меня эмоций я даже повысила голос и совсем неожиданно для себя швырнула ни на что не годную сковородку об стену. — И если раньше меня просто иногда доставали непрошеные воспоминания по вечерам, то сейчас стало просто невыносимо, — руки сами собой обессиленно упали на стол.
Зоя выпустила новую струю дыма.
— В этом нет ничего удивительного. Ты его любишь, вот и все.
— Так просто?
Девушка напротив меня улыбнулась.
— Верный ответ всегда самый простой, не замечала?
— Не знаю, — повторила я. В моменты вот такой внезапной апатии мой словарный запас резко сокращался. — Я даже не знаю, что такое любить и как это обычно делается, — я развела руками. — Я ведь не помню ничего из прежней жизни.
— Дело не в том, что ты помнишь или нет. Важно то, как ты чувствуешь.
Я всмотрелась в Зоино лицо, толком не понимая, что хотела в нем увидеть.
— Ты прямо какой-то кладезь мудрых мыслей. Сколько тебе лет?
— Пятнадцать. Будешь чай?
Неожиданно до себя самой этой ночью я уснула практически сразу.
Подустав от гитаристской жизни в подземельях метро, когда по полдня света белого не видишь, я решила рискнуть и поиграть в каком-нибудь парке. Не то чтобы я боялась, но чувство потенциальной опасности усиливалось, и я, изменив привычным черным узкачам, которые за первый месяц лета стали мне на два размера больше, — точнее, это я похудела — одолжила у Тохи его штаны наподобие армейских. Было неудобно и непривычно, но ощущалось гораздо безопаснее.
Я вылезла из дома только к вечеру, когда спала жара: для того, чтобы играть в парке, такое время было самым подходящим. Я специально выбрала место подальше от центра, чтобы случайно не натолкнуться на кого-нибудь знакомого, но все равно посильнее натягивала на лицо капюшон и старалась петь как можно ниже. Настроение диктовало песни Сплина, и я позволила себе послать все к чертям и раствориться в музыке.
— В одном из домов, там где кофе и сигарета…
Я играла горячо любимую мной «Альтависту», которая в последнее время засела у меня в голове и прочно ассоциировалась с нашим новым домом: была у них какая-то задушевная связь, которую я не могла объяснить.
— На глубине прорвется сквозь сеть твоя альтависта…
Я била по струнам с прикрытыми глазами, запрокинув голову от непонятного, раздирающего изнутри чувства. Краем глаза, из-под опущенных ресниц, я заметила, как гитарный чехол наполняется монетами и даже купюрами. Вообще-то я не старалась изо всех сил заработать как можно больше на популярной сейчас музыке и играла то, что нравится мне: главное, что от сердца.
— Эй, задохлик, гони бабло.
Не хотелось прерывать песню, тем более, что «Выхода нет», которую я играла в тот момент, тоже очень западала мне в душу, но я нехотя остановилась и разлепила глаза. Несколько парней весьма гопницкого вида грозно нависали надо мной.
— Какие-то проблемы? — от неожиданности я даже совсем забыла, что нахожусь вроде как в сценическом образе.
Один из гопников со скучающий видом пояснил:
— Гони бабки, что непонятного? Это наш район.
Ситуация вырисовывалась безвыходная, и я обреченно присела вниз, собирая в ладонь честно заработанные деньги и лихорадочно вспоминая правила поднимания и опускания пяток: эта часть окультуривания прошла мимо меня. Сразу же зачехлила гитару, потому что желания играть на этом месте у меня больше не было.
— Сейчас, пацаны, — успокоила я их, хотя было не похоже, чтобы кто-то, кроме меня, здесь сильно нервничал.
Я уже протягивала руку с деньгами, как в последний момент внезапно передумала и со всех ног стартанула в другую сторону.
— А ну стой!
У меня не было времени оглядываться, но по звукам я поняла, что за мной гонится вся орава, изрыгая такие выражения, что не грех и записать для общего развития. «За моей спиной гитара, в моем кармане пиво и хлеб», — ни с того ни с сего пришли на ум строки из песни Чижа.¹ Ни пива, ни хлеба у меня и в помине не было, но гитара имелась, и убегать с ритмичным биением инструмента по заднице было до жути неудобно. По привычке я применила хорошо известную мне тактику и свернула в какие-то дворы, но и тут прокололась: я не знала этот район от слова совсем. Таланта к импровизации хватило ненадолго, вся интуиция куда-то подевалась, а я сама уже начинала выдыхаться, когда меня дернули за плечо.
Я уже приготовилась к неминуемой гибели и только надеялась, что она будет быстрой, когда при развороте с моей головы слетел капюшон.
— Так ты что, девка?
— А что, не видно? — огрызнулась я, пытаясь отдышаться.