Горит свеча в моей памяти

В редакцию, а чаще в издательство «Дер эмес», которое находилось в том же здании, что и газета, по адресу Ставропольский переулок, дом 1, часто захаживал пожилой искусствовед, импозантный мужчина, всегда хорошо одетый. Он сразу открывал свой глянцевый портфель и доставал какой-нибудь русский журнал, в котором под заголовком «Искусство в массы» был опубликован его очередной материал. Такие журналы, как «Работница» или «Крестьянка», выходили огромными тиражами, и там платили большие гонорары.

Этот искусствовед очень хотел издать в издательстве «Дер эмес» книгу о русских евреях в изобразительном искусстве, начиная с народных мастеров и вплоть до современных художников Натана Альтмана, Давида Штернберга, Марка Шагала, Элиэзера Лисицкого. Он был уверен, что знает идиш, но произнести нужное слово надлежащим образом ему удавалось редко.

Между прочим, по-русски он писал бисерным, но разборчивым почерком, зато на идише — сплошные каракули, никак не прочесть. О том, что он ищет переводчика, знал только один человек. Оплата должна была быть почасовая. Назначенное вознаграждение выглядело привлекательно, и для этой работы ему рекомендовали меня.

Как мы и договорились, я пришел в десять часов утра, то есть довольно рано. По сравнению с моей «дачей» (обыкновенным огородным домиком), где я ночевал, квартира искусствоведа казалась дворцом. На стенах — картины, на полах — дорогие ковры. Хозяин в длинном стеганом халате, очевидно, только что приступил к завтраку. Меня он спросил:

— Вы, разумеется, эту процедуру, — он показал на вилку и нож, — уже проделали?

Что я мог ему ответить? Подтвердил, что да, проделал.

Рядом с его кабинетом была небольшая комнатка. Там стояли две табуретки, стол, на котором лежала напечатанная на пишущей машинке рукопись на русском языке, чистая бумага, чернила и ручка. Еврейскому языку здесь явно было неуютно. Я сел, куда он мне указал. Уже с первых строк было очевидно, что речь идет о русской реалистической живописи, о передвижниках: Репине, Перове, Сурикове. Неужели он собирается такой материал включить в книгу «Евреи в изобразительном искусстве»? Я не удержался и, мешая хозяину пить кофе, спросил:

— Вы хотите, чтобы я начал с этого?

Мой вопрос ему не понравился, хотя он ответил спокойным тоном:

— Все, что требуется, я вам приготовил. Даже стакан воды.

Я подумал: куда я лезу? Не я автор, не я плачу. Делай, что тебе велят, и держи язык за зубами.

Моему работодателю не дали доесть завтрак. Зазвонил телефон. Его упрекали в каком-то грехе. Кажется, речь шла о «придворном художнике» Исааке Бродском. Искусствовед оправдывался, но это не помогало. Он быстро оделся, схватил свой портфель и убежал.

В течение всего дня занимавшаяся уборкой квартиры женщина по телефону отвечала:

— Да, Александр Борисович работает. Работает. Нет, нет.

Чего нет, кого нет, я не понял. После одного такого телефонного разговора она забрала со стола, за которым я сидел и работал, стакан и налила в него свежей воды.

Александр Борисович вернулся почти под вечер. Усталый, он опустился в удобное кресло, почти разлегся.

— А ну-ка, — сказал он мне, — покажите, что вы успели за целый день?

Взял несколько страниц с моим переводом, надел очки, смотрел, смотрел, снял очки, включил свет. Снова надел очки и с несчастным выражением лица спросил:

— Чем вы сегодня занимались, чем?

Тут я начал что-то понимать и поэтому ответил:

— Тем, что вы велели.

— Я?

— Вы, Александр Борисович.

Конец был таков: да, он помнит. Это он перед моим приходом что-то перепутал и положил на стол не ту рукопись. Да. Все так, но этот перевод ему не нужен, и будем считать, что я работаю с завтрашнего дня.

Я, конечно, должен был в сердцах высказать все, что думал, или хотя бы хлопнуть дверью, так чтобы она задрожала. Должен был, но другой работы у меня в то время не было, и я подсчитал, что за месяц могу получить мешок денег. Мешок не мешок, но в два раза больше, чем в библиотеке.

Месяц я у него отработал. Заплатил он мне 25 рублей в виде аванса и больше ни копейки. Остальное обещал выплатить, когда получит аванс от издательства. Кто продолжил работу после меня, не знаю. Ни в редакции, ни в издательстве я Александра Борисовича больше никогда не встречал.

Центральная еврейская государственная библиотека

Приехав в Москву, я стал часто заходить в Центральную еврейскую библиотеку. Позже, после некоторой душевной борьбы, поступил туда на работу. Сперва я работал один, а потом мне дали в помощь начинающую поэтессу Броню Синельникову. Мы вдвоем принялись за восстановление филиалов нашей библиотеки на ряде московских заводов и фабрик.

Постепенно, насколько было возможно, мы этого достигли. Более того, филиалов с еврейскими книгами стало больше! Правда, все чаще молодые рабочие, окончившие еврейские школы, стали брать книги не столько для себя, сколько для своих родителей, дедушек и бабушек, которые в основном жили в предместьях.