Читаем Горит свеча в моей памяти полностью

Тогда, видно, я еще не все понимал. А теперь, полагаю, это был такой разговор, когда произносят не только слова, но, кроме того, говорят глазами.

Вот так, если многое пропустить, я мог бы стать, но не стал русским журналистом. А пока не могу положить ручку, пока не расскажу об еще одной встрече с С. И. Володиным.

Это было лет через пять-шесть после войны. Время, о котором лучше не вспоминать. Я работал носильщиком в конторе утильсырья: приходилось выносить из подвала тяжелые тюки и складывать их на грузовик. С тюком, который весил больше меня самого, я одолел подвальную лестницу и, согнувшись в три погибели, ступил на приставленную к кузову неустойчивую лесенку.

— Бросьте тюк! Лев, стойте и бросьте тюк. Бросьте!

Если попытаться, стоя на этих «качелях», скинуть груз, то, скорее всего, сам свалишься, и кто тут вздумал мной командовать?

Это был Степан Иванович Володин. Тяжелый тюк опущен туда, куда его следовало опустить — в кузов, а мы стоим друг против друга. Он, как всегда элегантно одетый, в дождевике, с портфелем в руках, прижал меня, мокрого, как рыба (шел мокрый снег), грязного, к себе и все повторял:

— Идемте со мной.

На новую должность заместителя директора предприятия Володин был назначен лишь неделю тому назад. С прежней работы его сняли за засорение кадров (читай: слишком много евреев). В первые послевоенные годы я заходил к нему несколько раз, и он встречал меня очень дружелюбно. Из еврейских писателей он был знаком с Лейбом Квитко, любил его детские стихи и радовался, когда их хвалили.

На его рабочем столе лежала гора бумаг. Из шкафа он достал полотенце, показал, где умывальник и где сушилка. Я отказался и умыл только лицо и руки.

Из кухни принесли какую-то еду. Мне он налил полстакана водки, а себе — немного вина. Я выпил махом. А Володин сделал всего глоток и посмотрел на меня. Глоток — и снова молча посмотрел. Прощаясь, положил мне на плечо руку, и я услышал:

— Больше не буду тебе «выкать». Можно? А перевести тебя к нам на другую работу невозможно. Не смотри на меня так, такова жизнь.

Конечно, такова жизнь. Что еще мог он мне сказать?

…С тех пор уже прошли, как говорится, долгие годы. И все же, как ни тяжело помнить, забыть невозможно, а может быть, и не нужно.

<p>Из фронтовых воспоминаний</p><p>В огне войны</p>

Было воскресенье, но я поднялся намного раньше, чем в будни. К двум часам надо было быть в институте, где предстояло сдать устный экзамен. Никакие отговорки на экзамене по школьной гигиене не помогут. Профессору надо отвечать в точном соответствии с учебником, который он же и написал. Сижу, зубрю уже с пяти утра. Вопрос только в том, довезу ли я наскоро приобретенные знания от своего подмосковного жилья до института. За это время все еще может вытрястись из головы.

На железнодорожной платформе сегодня шумнее, чем обычно. В воскресенье многие люди уезжают из города. Поезда идут один за другим, и вагоны переполнены. Радио транслирует музыку. Но кто в этом шуме может ее воспринять?

Вдруг радио умолкает, и после короткой паузы слышится необычно напряженный голос диктора: «Говорят все радиостанции Советского Союза». И еще раз: «Говорят…»

Кто мог ожидать, что через минуту мы услышим: «Гитлер напал на наши границы».

Продолжаю ехать в институт, но уже не знаю, зачем. Ведь завтра пойду в военкомат и заявлю: «Посылайте меня на фронт».

Оказалось, что очень немногие из сотрудников завода, где я работаю ответственным секретарем многотиражки, будут мобилизованы. Уже подходит к концу третья неделя войны, а я все еще гражданский. Когда я проводил своего брата Изю в армию, то в военкомате попросил, чтобы меня тоже мобилизовали и нас обоих послали в одну часть. Лейтенант на бумажке записал мою фамилию и адрес, потом еще несколько фамилий. Казалось, он просто хотел, чтобы мы от него отстали. Но нет…

В тот самый день, когда началась война, 22 июня 1941 года, мой отец написал мне и моему брату Исроэлу (Изе): «Мы с мамой сегодня ночью не сможем заснуть. Сердце болит за вас, дети, но мы благословляем вас и заклинаем: бейте проклятого врага».

Был ли в его мыслях, пока он писал эти слова, этакий цензор, который ручкой, как миноискателем, прощупывал каждое слово и каждую букву? Думаю, что нет.

А вот еще два письма мне и моему брату, который уже был мобилизован. Первое:

Перейти на страницу:

Все книги серии Чейсовская коллекция

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии