Горит свеча в моей памяти

С Шейнманом я встречался, и не раз. В плен мы попали почти в одно и то же время, в октябре 1941-го. Пережить ему пришлось не меньше, чем мне, и если такое возможно, то даже больше. Меня он попросил прочесть его рукопись. Часть того, что мне удалось прочесть, была потом опубликована в «Черной книге»[126], составленной под редакцией Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга.

Верны призванию

Я уже не впервые задумываюсь о том, какое в данном случае слово больше подходит: закрыли или ликвидировали. Если закрыли, то можно при желании снова открыть, а советское правительство по указанию партии еврейские учебные заведения, периодические издания, театры, библиотеки, музеи закрыло навсегда, то есть — ликвидировало. С корнями вырвало.

Получилось так, что, когда ликвидировали газету «Дер эмес», меня на работе не было. Вдруг кто-то спохватился, что есть такой Лев — и до сих пор не служил в армии. Призвали меня на короткий срок. База находилась в жиденьком лесочке неподалеку от Шереметьевского дворца (Останкино). Команда была разношерстная, даже отцы маленьких детей. Военной формы и винтовок нам не выдали, но пообещали, что в ближайшие дни переведут в настоящий военный лагерь. Пока что мы с самого раннего утра шагали и даже маршировали парадным шагом.

Правда, это продолжалось всего несколько дней. За нами приехали военные грузовики с натянутыми брезентовыми крышами и два автобуса с надписями «Мосфильм». Половину нашей команды попросту продали киностудии. Мы должны были принять участие в массовых сценах фильма Михаила Ромма «Ленин в 1918 году»[127].

Фактически фильм был готов, но, возможно, самому режиссеру что-то не нравилось. А, может, еще кому-то, за кем было последнее слово. Заключительные кадры Ромм, человек упрямый, все время браковал. Сердился и требовал новых дублей. Все должно было быть как в действительности. В съемки эпизода, в котором надо было плыть в одежде, он вмешался сам, быть может, потому, что был очень холодный день, густой туман, и аппаратура, кажется, плохо работала. Режиссер объявил:

— Никаких приказов! В реку бросаются только те, кто готовы это сделать добровольно. Добровольно, но не более одного раза. После плавания — растирание, сто граммов водки, закуска и десять рублей наличными.

Вы даже не представляете себе, сколько сразу нашлось добровольцев.

…Маленькая, совсем крохотная улочка всего с несколькими домиками, в самом центре столицы, очень близко от Красной площади, от Кремля. Вот тут, на стене, были, казалось, навечно прикреплены две вывески, которые уведомляли о том, что здесь находятся ежедневная еврейская газета и еврейское издательство. Одной вывески теперь не хватало. Это еще издали бросалось в глаза. На ее месте — темное пятно, краска не выцвела. Изя, мой брат, не остался без работы, его приняли на должность редактора в издательство. Конечно, не то что прежде, но ничего не поделаешь.

Заведующий издательством «Эмес» Лейб Гольдберг меня успокаивает, что все живущие в общежитии там и останутся. Еще новость: мой оклад пока не отменили. Оказывается, есть закон: пока сотрудник болеет, в отпуске, призван в армию, его нельзя уволить.

Вчерашние выпускники Харьковского полиграфического техникума постепенно устроились. Наборщиков всегда не хватало. К тому, что строчки идут не справа налево, а наоборот, можно привыкнуть. Газету закрыли, но общежитие, «еврейский» двор и самое главное — верность призванию остались. Не зря надеялись, что молодежь из этих двух деревянных флигелей продолжит тянуть золотую нить нашей литературы и культуры. Так оно и вышло.

Началась серия веселых свадеб. О сватовстве, приданом, сговоре, как понимаете, и речи не было. Невест и женихов тоже не надо было привозить издалека. Все жили за одним ломаным забором и воду носили от одной колонки.

Первым женился Тевье Ген, за ним Йойсеф Шустер, потом пошли и другие свадьбы…

Чтобы справить свадьбу, требовалась целая куча денег, а зарплаты были мизерные. Командовала тетя Паша, комендантша. Сама пекла пироги, готовила еще что-нибудь вкусное, а мы скидывались, чтобы хватило на водку, закуску и подарок молодоженам. Столы накрывались заранее. «Золотого бульона»[128] не было, подвенечного платья и фаты у невесты — тоже. «Бадхен»[129] — свой. Полупьяные песни и танцы. Зато за столом всегда шли споры о еврейских писателях и их книгах.

Ну, Мойшели и Янкели

…Было такое учреждение «Жургаз»[130], объединение журналов и газет. В издательстве «Эмес» мне сказали, что я должен туда явиться. Возможно, они мне помогут устроиться на работу. Пришел. Ждал долго. Пожилая женщина позвала меня в кабинет. Подробно расспросила, велела подождать, а сама вышла.