Горюч камень Алатырь

– Поверю! – хмыкнул Ефим, – Вон – по рожам ихним видать! Так, а Васёнка-то…

Он не договорил: тягостную тишину на дворе разрезал вопль такой силы, что у Ефима мороз продрал по коже. Это Васёна, которую вывели из клети, увидела идущего от колодца Антипа.

«Ой, беда… – ошалело подумал Ефим, – Она ж в тяжести… Да без упрежденья покойника показали… Ещё скинет, не дай бог!»

А больше ничего подумать он не успел, потому что Василиса, задрав грязный подол и мелькая голыми ногами, помчалась к Антипу во всю мочь. Огромный живот, казалось, ничуть не мешает ей. В двух шагах от него она всё-таки споткнулась и полетела на траву. Ефим с Устиньей одновременно бросились к ней, но Антип успел первым. Подхватил, бережно поставил на ноги:

– Тихо, тихо ты, Васёнка… Брюхо-то не волнуй. Нельзя тебе эдак!

– Ан… Ан… Ан… тип… Про… Про… копьич… гос-поди… – захлёбывалась она в его руках, – Ан… тип… Да как… Как же…

– Да вот так уж, – спокойно пояснил тот, глядя на неё единственным смеющимся глазом, – Ты уймись, а то дитю хуже будет. Устя Даниловна, растолкуй ты ей!

Но Устинья и сама стояла, схватившись за щёки, с широко распахнутыми глазами.

– Антип… О-ой-й-й… – и осела наземь, вцепившись в растрёпанные волосы и мотая головой так, словно силилась отогнать наваждение.

– Эко баб напужал! – упрекнул Ефим брата, – Я сам, как тебя увидел, чуть с перепугу не околел, а им много ль надо?

– С глазом-то… с глазом что у тебя, Прокопьич? – всхлипывая, спросила Устинья.

– В норе подземной утратил, – пояснил Антип. – После расскажу, Даниловна, сейчас идти пора. Васёна, Васёна, да что с тобой?! Сомлела… Устя!

Пока Устинья, плача и причитая, приводила в чувство рухнувшую под ноги Антипу Василису, тёрла ей виски и брызгала в лицо водой, Ефим распутал старика.

– Оставайтесь с богом, крещёные, – издевательски посоветовал он. – Гришка, стервец, оторвать бы тебе напоследок кой-чего… Жаль, времени мало. Бога благодарите, что бабы наши невредимые. Устька, ну что там Васёнка?

Но Василиса уже сама неловко, цепляясь обеими руками за Антипа, поднималась на ноги. Получалось плохо: ноги подкашивались, скользили, Василиса падала, и в конце концов Антип без особого усилия взял её на руки.

– Видать, доля моя такая: до конца дней тебя кульком носить, – задумчиво сказал он. Василиса сумела только простонать в ответ что-то жалобное. Антип поудобней подхватил её, повернулся и уверенно потопал в тайгу.

– Васёнка! – догнал его хриплый крик. Гришка, всем телом подавшись вперёд, зло и жадно смотрел в спину Антипа. – Васёна! Ты подумай, дура! Пожалеешь ведь! Нешто этот одноглазый меня лучше?!

Василиса выглянула через плечо Антипа. Сияя огромными синими глазами, звонко, на весь двор ответила:

– Знамо, лучше, сопля ты лесная! Было б о чём жалеть!

Ефим расхохотался. Взял за руку Устинью, кивнул Петьке и пошёл вслед за братом с проклятого подворья.

– Стойте! Стойте! Пождите!!!

Молодуха в сбитом платке, прижимая к себе ребёнка, бежала за ними. Ефим в недоумении остановился. Обернулся и Антип.

– Крещёные… Христа ради… Заберите меня! – сиплым от волнения голосом попросила она. Тревожные глаза умоляюще смотрели на Ефима, – Возьмите меня, ради Бога, я не в тягость буду… Я сильная, пойду с вами, что велите делать стану!

– Фроська, назад! Назад, дура! – окликнул её удивлённый и злой голос мужа. Фроська кинулась за спину Ефима, умоляюще схватила за руку Устинью.

– Заберите меня, Богородицей прошу! Не возьмёте – смертный грех совершу! Как… как Анна…

– Худо тебе здесь, милая? – тихо спросила Устинья.

– Не могу-у… – коротко простонала та. – Видеть их всех тошнит…

Устинья вопросительно посмотрела на мужа.

– Вот ещё тягота… – проворчал тот, – Антипка! Берём бабу?

Но Антип, озадаченный не меньше, только пожал плечами.

– Вот что, мужики, вы чужого-то не берите! – заорал Егор, – Баба – наша, брата жёнка! Дитё у них! Совесть имейте!

– Это… это кто там про совесть вспомнил?! – поразился Ефим, – Сами по карманам поищите – может, завалялась где! А нам недосуг! Пошли, Ефросинья… по дороге уж решим, что делать с тобой. Обувка есть у тебя?

Фроська просияла – и только сейчас Ефим заметил, что она прячет под одеялом младенца стоптанные каторжанские «коты» и маленький узелок.

– Загодя готовилась, что ль? – покрутил он головой.

– Второй год близ себя держу, – улыбаясь, пояснила она, – Всё на спасенье надеялась – вот и услыхал Господь! Ты не беспокойся, я в тягость не окажусь! Пособлю ещё!

– Откуда сама будешь?

– С Илгинского завода, кормилец! Запрошлогодь с мужиком своим оттудова по весне бежала, да вот этим в лесу попалася, – охотно пояснила Фроська, шагая вслед за Ефимом через двор. – Я с вами только до поселенья, а там уж, не бойтесь, устроюсь!

– Нам на поселенье не надобно, мы на Урал пойдём.

– А мне всё едино, спаситель! – Фроська с омерзением покосилась себе через плечо, – Лишь бы отсюда подале! Хотите, я вам прямо сейчас саранок надёргаю? Хорошее место знаю!