Горюч камень Алатырь

Ирочка порозовела, пожала плечами, покосилась на другой конец стола, где её внушительная родительница хихикала, как институтка, внимая негромкой болтовне Стрежинского. Тот нёс какую-то чепуху о графе Тадеуше Радзивилле, приходившемся ему троюродным дядей, и исчезновения Наташи, казалось, даже не заметил.

– Маменька не обращает внимания – и нам незачем злословить! – добродушно заметила мадемуазель Конотоплева. – Отчего им и не побыть несколько минут вдвоём? Авось и без скандала обойдётся, господин Иверзнев – благородный человек! Передайте лучше печенье, оно восхитительно! И почему наша Манька такое печь не умеет?

… – Итак, Наташа? – тихо спросил Иверзнев сразу же, как за ними закрылась дверь. – Зачем вам понадобился этот вечер? Говорите быстро, сюда в любой миг может кто-нибудь ворваться!

– Полагаю, что нет, – Наташа, стоя спиной к Иверзневу, торопливо рылась в ящиках секретера. – Наши барышни в таком восторге от танцев и кавалеров, что им совсем незачем слоняться со скуки по дому… Да где же? Ведь нарочно положила, чтобы поближе взять… Ах, вот они!

Она сняла с полки стопку увесистых книг. В одну из них было вложено распечатанное письмо. Наташа вынула и развернула его, быстро пробежала глазами по мелким строчкам.

– Итак… Дворянский паспорт на имя Алексея Порфирьевича Никишина тридцати шести лет… Паспорт мещанина Филата Горшкова, двадцати двух лет… и мещанина же Сергея Афанасьева… вот возраст не годится! Сорока трёх лет!

– Видно, не добыли другого. А деньги?..

– И деньги, полторы тысячи рублей. Ванда здесь пишет: это всё, что успели собрать.

Иверзнев только присвистнул.

– Как же это получилось, Наташа? – не то с восхищением, не то с испугом спросил он.

– Очень просто! – улыбнулась та, вновь пряча письмо среди книг и аккуратно упаковывая всю стопку в коричневую бумагу. – Пожалуйста, подержите бечеву… вот так. Разве моя варшавская подруга не может прислать мне романов? Пришёл целый ящик – Вальтер Скотт, Загоскин, Ростопчина… И письмецо с благоглупостями, которые папенька даже до середины не дочитал! А всё, что нужно, было спрятано, как обычно, в переплётах! Я тщательно проверила ночью, и паспорта, и деньги – всё на месте.

– Наташа, я преклоняюсь перед вами! – взволнованно сказал Михаил, взяв девушку за руку. Она, вся вспыхнув, попыталась освободиться, но Иверзнев не заметил этого. – Вы так рисковали… проявили такое хитроумие… О, простите: я делаю вам больно! – опомнившись, он смущённо выпустил пальцы Наташи.

– Ни… чуть, – она, ещё розовая, неловко улыбнулась. – И вы напрасно превозносите меня: всё придумала Ванда со своими знакомыми! Мне бы и в голову не пришло так исхитриться! А доставал паспорта и деньги варшавский ржонд… так, кажется, это называется? Так что моя роль весьма незначительна. И я очень рада, что хотя бы так могу помочь нашим друзьям, – Наташа неожиданно смолкла, задумавшись. – Что же дальше, Михаил Николаевич? Документы готовы, деньги есть. Но как же они смогут убежать? Я уже какой день ломаю голову… Зима, мороз, в тайге снегу выше головы! Даже на лыжах, верно, не пройти?

– Я тоже не могу понять, – сознался Михаил, принимая из рук Наташи тяжёлый свёрток. – Стрежинский весьма неразговорчив. Право, я думал, что вам, Натали, известно более моего! Вы с ним столько беседовали за последнее время… – против воли Михаила, в его словах просквозили неприязненные нотки, и Наташа изумлённо посмотрела на него.

– Разумеется, беседовали! Удивляюсь, как у меня язык не отпал! Не поверите, я за всю свою жизнь столько не болтала! Но ради дела, разумеется, была вынуждена…

– Ради… чего?

– Но я же пересказывала Стрежинскому все Вандины письма! От начала до конца! Мы решили, что так будет удобней, чем передавать сами письма: могут заметить, заподозрить… Ведь если это удалось однажды, то не значит, что в следующий раз повезёт! – Наташа вдруг вздохнула, не замечая поражённого взгляда Иверзнева. – Вообразите только, чего мне стоило их выучить! Да ещё по-польски, чтобы никто ничего не понял! Все события в Варшаве, все известные дела ржонда, все эти имена, фамилии, кучу родственников и друзей… Это ведь ещё какое счастье, что у меня память отменная! Спасибо до земли нашему институтскому инспектору, что заставлял нас аршинами стихи учить!

– События в Варшаве?.. – окончательно растерялся Михаил. – Родственники?! Ржонд?! Боже, Наташа… Но я думал… Я думал, что вы… и Стрежинский… Весь завод только и говорит, что…

Он не смог закончить: жар бросился в лицо. К счастью, Наташа оказалась смущена ещё больше и не заметила его смятения.

– Я знаю, что это выглядело, должно быть, неприлично… Мне даже папенька говорил, что нельзя так… явно отдавать предпочтение… – Наташа прижала ладони к горящим щекам и порывисто отвернулась к окну. – А уж барышни наши совсем меня заели! Но, наверное… наверное, это лучше, не так ли? Пусть уж думают, что господин Стрежинский за мной ухаживает, чем… Ведь, слава богу, никто даже не догадывается, о чём мы с ним на самом деле разговариваем! Я ведь даже, не поверите, смеяться громко выучилась, как последняя дурочка!